Небо молчаливое

– Нет, – вздохнула Эмма. – Меня трясет.

– Ещё бы. Эмм?

– Странное чувство, – обронила Эмма, ей не хотелось говорить, долго-долго объяснять не хотелось. Кэп поймал руку и легонько погладил пальцы. – Не злись на меня. Пожалуйста, – попросила Эмма шепотом. Но взрослые люди так не говорят. Не говорят. Боги, как же она не любила объясняться! Руки дрожат. Кажется… И голос глупый. И до чего нелепо так стоять!

– Я не злюсь. Честно! – он ухмылялся нахально и весело. – Может я сам был не прав.

Эмма фыркнула. С такой рожей неправоту не признают.

– Ну… – протянула она кротко, нужно мириться, а не опять… Да что с ней не так?! Он ведь неплохой, и плохого не говорит. – Пойдём уже, пожалуйста, – попросила она.

Ты не сбежишь от разговора. Никуда ты не сбежишь, потому что на Верне бежать некуда. Константин кивнул, и взял её под руку, точно она вещь какая-то! «Боги, Эмма, да что ж ты возмущаешь всё время? – подумала она хмуро. – Мне нравится, – Эмма легонько тряхнула головой, но мысли не вытряслись. – И так я не упаду».

– Слишком быстро, да? Я буду ждать если, нужно. Нужно, Эмм?

Ну почему это так нелепо? Почему ей нужно отвечать?

– Да, – наконец выдавила она. – Я не умею людям доверять.

«А пора бы уже научиться», – подумала она и даже без злобы. Просто пора. За этим прячется страх, выученный и старый. «Бесстрашной я никогда не была и точно не стану, а вот храброй…» – Эмма стиснула его руку и ей стало полегче. Ей было больно, но кажется, это «больно» вполне зажило.

– Мне нужно рассказать тебе, на этот раз нормально. Эти люди, которые… ну тебя… Им я нужен. Я тогда, в тот день, когда… В тот день, когда Луи приволок меня на Небо, я сбежал из местного полицейского ведомства. Послал их к чёрту, сказал – надоели. Решил, лучше сопьюсь чем опять. А они отпускать не умеют. Меня, – он вдохнул глубоко-глубоко, – меня сослали… Правительство Тирхи хочет Верну. Моими руками. А Вернские власти хотят Небо. А мне надоело. Хочу летать с вами.

– Они отстанут?

– Не знаю. Я был убедителен, – он усмехнулся. – На самом деле, я думал, я думал, что с Верной… Отсюда нужно валить.

Эмма кивнула. С тем не поспоришь. Ядовитая Верна не убивает, но истощает.

– Я тоже думала, – она вздохнула. – Я думала… Пора её отпустить.

– Эмм, если получится, скажи можно, – он снова остановился, чтобы вдохнуть, – с тобой улететь?

– Да.

– Так просто? – улыбнулся Константин.

– Н-наверно. А почему бы… Да. Просто. Не хочу думать, почему должно быть иначе. Пусть будет так. Если улетим, улетим вместе.

– Признанья в любви ты принимаешь сложней.

– Не смейся.

– Я не смеюсь. Эй? Я послу нос сломал.

Эмма прыснула.

– На всей Верне остался хоть один посол, с которым ты ещё не подрался?

– То были законники, – сказал Константин по-вернски. – Я не виноват, что они ко мне лезут. То есть виноват, наверно. Да пошли они!

– Боги. Знаешь на кого ты похож?

– На идиота?

Эмма покачала головой.

– В детстве мама читала мне сказку о золотом императоре. Ты на него похож. – Эмма вздохнула. Боги, сколько нежности в ней дремлет, сколько страха мешает дышать!

– Мне тоже читали, – кивнул Константин. Под ногами розовый гравий, ботинки забавно шуршат. – Это наша сказка. Старого мира, как ты говоришь.

– Он наша колыбель и наша память. – Теперь же голос не дрожал, почти красиво. Красиво ведь прозвучало? – Я… я… в детстве полюбила его. Хотела быть колдуньей, его женой. А может им самим, не знаю.

– Ты похожа, знаешь, на них обоих. Такая же смелая и умная.

– Ни черта я не умная.

«И всё время боюсь», – додумала она. В груди стало тяжело-тяжело от проглоченных слов.

– Ну да.

***

– Я люблю тебя, – выдохнул он обречённо. Будто это могло что-то значить. Последний кто любил её не так нежно, не так нагло, но тепло, но легко, но любил, отвернулся. Ни предал, ни бросил, просто не смог. И нет в том ничего плохого. Это все ядовитые Вернские облака.

Эмма молча приняла это признание, как принимала отговорки Луи, нотации Фета, как мамины упрёки когда-то приняла. Ей было слизко от самой себя и от обиды, что никак не выходит, что совсем не проходит, тускнеет немного. Немного. Слишком медленно она выцветает. Постель была мягкая – легче лёгкого провалиться в простыни, провалиться и промолчать. Боги, боги и духи и демоны вернского неба! Ей б расплакаться. Кэп нежно, едва касаясь провёл пальцами по спине, вырисовывая тонкую линию позвоночника. Её трясло.

– Холодно?

Эмма промычала отрицательно, вышло жалко. Подумаешь переспали. Подумаешь не отстанет теперь. Сама разрешила. Зачем? А захотелось. Это слабость? Это глупость? Это?..

– Кэп?

И что она дальше скажет?

– Иди сюда, – он продвинулся ближе, – давай просто полежим? Тебе не хорошо?

– Мне стрёмно. – В подушку всё же легче говорить. «Я поступила так, как обещала себе не поступать» – нет, этого она не скажет. – Я… я дура. Мне слишком долго было страшно. Боги! Я и тебе столько нервов… Чёрт! – она пнула подушку. – Знаешь, что я так долго пытаюсь сказать? – Эмма усмехнулась. Ей было не то стыдно, не то смешно. Боже, неужели так сложно губами выдавить слова?

– Нет, – улыбнулся Константин.