Небо молчаливое

А потом он сделал самую большую глупость, на которую только был способен: приподнялся, отпихнул скрипучий стул и, глядя доктору в глаза, быстро-быстро, чтобы не передумать, чтобы не успеть подумать, вдохнул, сбил локтем пустой стаканчик для карандашей и поцеловал Фета, поцеловал и отшатнулся. Нелепо и быстро коснулся губами губ. И задышал быстро-быстро. Застыл, не поднимая глаз.

– Эмм, – спросил он после, – а у Фета ведь нет никого? Женщины в смысле или… – он не решился сказать «мужчины», ведь это б значило признаться. Нет, он не мог.

– Нет. У него была семья, – Эмма говорила отрывисто, слова иголками кололись в пальцах. Луи сжал губы, Луи вцепился в кресло. – Жена и дочь. Они погибли, – Эмма перещёлкнула программу, – на Стрельце.

– А-а… – «Я дурак. Я дурак! Я идиот, – Луи попытался оторвать хотя бы одну руку от кресла. – Он же… я…». На такое люди обычно говорят «сожалею», «ох, блять» и «какой ужас». – Я поцеловал его, – выдохнул Луи и стукнулся головой об стол.

Эмма, кажется, успела подхватить мышку и маленькую коробочку с зондами.

– А он? – просто спросила Эмма. – Похоже не в восторге. Прости. Я… – она понятия не имела, что говорить.

– Мм.., – промычал Луи, не поднимая головы. – Ты права.

И снова он не придумал ничего лучше, чем постучаться к Эмме.

II

И вот с какой-то возмутительной садисткой радостью Эмма отметила: год прошёл. Ровно год назад согласно вернскому летоисчислению началось её плавание по этим ядовитым облакам, а через пару месяцев узнается, что недомогания Тимофея Владимировича – это не вздор, Эммочка, что ты без дела хмуришься, нам работать пора. «Ну может…», – просила она. Рогач улыбался. И ничего. Ничего она не может.

«Смешно до жути», – сказала Эмма створкам шкафа. Ей очень-очень хотелось умыться. Она сунула консилер и круглую плашечку перламутровых теней в задний карман. До двенадцати ещё… Не двенадцать ещё. Она шла по коридору, изо всех сил стараясь не шуметь, не бежать, только бы не заметили. Боги, как ей хотелось, чтобы Дэвид заметил, чтобы он вышел сейчас, вон оттуда, сейчас. Эмма нырнула в ванную, открыла кран. Она забрызгала майку. Не сильно. «Может всю намочить, чтобы стала чернее?» – подумала Эмма с досадой. Почему-то самыми чёрными вещами в её небогатом вернском гардеробе оказались серая майка, серая кофта и синие штаны.

«Думаешь я не справляюсь?» – Эмма отвернулась, поправила штаны, одёрнула кофту, кольца выровняла, чтобы камни по центру пальца, чтобы симметрично; волосы закинула назад, лишь пару прядей оставила, чтобы уши спрятать. «Я справлюсь», – сказала она сама себе. В зеркале отражалась какая-то жалкая дурная девчонка. Эмма достала из сумки консилер, помазала под глазами, растёрла пальцем. Стало чуть легче. Она уже меньше походит на труп. Когда-то был мультик: там ходила вот такая девчонка, она была призрак. Эмма стиснула консилер и, кажется, поцарапала ладонь ногтями и, кажется, он треснул и, кажется, выпал и, кажется…