Небо надо мной (СИ)

Мне казалось, что дни моего последнего, решающего, выпускного года мчатся, как пришпоренные. Август сменился октябрём, дальше слишком быстро грянул День Благодарения, за ним – Рождество и новогодние празднества. Все дни для меня слились в сплошной круговорот учебных часов, семинаров, элективных курсов и диспутов.

А ночи – почти все – принадлежали Стиву, который тоже много и тяжко работал днём – то в конюшне деда, то на аукционах скота, то тренируясь перед родео, то патрулируя холмы в пожароопасную пору. Часто мы просто спали в объятиях друг друга, совершенно измотанные, но ещё чаще отдавались друг другу так же самозабвенно, как и в первую нашу ночь.

Кстати, мы больше ни разу не встречались в каких-нибудь диких местах – ни в прерии, ни на берегу озера, как он не раз вначале предлагал, – только под моей крышей.

На рождественских каникулах отец решил подарить мне неделю отдыха на горнолыжном курорте в Вермонте, но я отказалась. Мне не хотелось ссориться со Стивом, а я чувствовала, что ссора неизбежна.

И ещё я понимала, что срок, отпущенный нам, стремительно сокращается.

Я снова попыталась достучаться до его здравого смысла, когда зима была на исходе, и отец очень тактично предложил мне сравнить условия обучения в нескольких университетах и попробовать определиться с выбором.

Определиться с выбором!

Я знала, что подразумевается под этим.

– Стив, – осторожно сказала я как-то вечером, перебирая его волосы, – меня интересует чисто теоретически: почему ты не хочешь оставить Оглалу? Уехать в город, в любой большой город? Почему ты так зациклился на Оглале? Только не говори мне про «систему» и про то, что ты – Лакота.

– Но я – Лакота, – возразил он, чуть отстраняясь и приподымаясь на локте. – И теоретически, и практически. Это моя земля. Я храню её.

– Её хранят специальные федеральные службы, – зло огрызнулась я, начиная закипать. – Бюро по делам индейцев, например. Служба охраны лесов. Или…

– Скай, – сказал Стив очень спокойно и мягко, и его пальцы сжали моё запястье. – Ты родилась и выросла здесь. О чём ты говоришь? Разве ты не видишь? Они убивают нас и нашу землю.

Я не могла оспаривать это – я действительно жила здесь и всё видела сама.

– Но есть же закон! – с силой проговорила я. – Закон просто нарушается. Надо добиваться того, чтобы он выполнялся. Законным путём!

– Этот закон создан белой системой, – отозвался Стив. – И мы – вне его.

– Но… – начала я запальчиво, и тут его ладонь зажала мне рот, как в моменты нашей любви, и он наклонился к моему уху.

– Послушай меня, Скай, – произнёс он. Глаза его ярко блестели в темноте. – Я красиво говорить не умею. Всё, что я тебе сейчас скажу, сказано до меня – больше сотни лет назад нашим вождём, именем которого американцы потом назвали целый город. Вождём по имени Сиэтл. Каждая пядь этой земли священна для людей моего народа. Склон каждого холма, каждая долина, равнина и роща освящены событием дней давно минувших. Самая пыль, по которой вы теперь ступаете, приятнее нашим ногам, чем вашим, потому что она пропитана кровью предков, и наши чуткие ноги отзывчивы к этому родственному прикосновению. Ты понимаешь?

Он отнял ладонь от моих губ.

Я сжала кулаки, пытаясь отдышаться и сдержать невольную дрожь.

– Но ты… ты же американец!

– Я – Лакота, – улыбнувшись, поправил он.

– Стив! – Я чувствовала себя так, будто всем телом с размаху бьюсь о каменную стену. Недаром его имя было Токей Сапа. – Прошу, давай уедем отсюда вместе, когда я закончу школу.

– Куда? – Его тёплые пальцы взяли меня за подбородок.

– Куда угодно, – сказала я, проглотив комок в горле. – Мир огромен.

– Но это не мой мир, – ответил он всё так же мягко.

Я хотела впустить его в свой мир, но он этого не хотел.

***

Стив не верил, что я могу уехать, хотя я не скрывала от него, что рассылаю свои документы по тем университетам, где есть сильные юридические факультеты. И да, я отправила документы и в общественный Средне-Западный колледж, и в ещё более убогий сельскохозяйственный колледж в Омахе. Чтобы остаться рядом со Стивом, я готова была поступить и туда. Этот дикий выбор просто рвал меня на части. Я похудела так, что с меня сваливались все мои юбки, и приходилось их перешивать. В зеркале я видела своё осунувшееся до неузнаваемости лицо с лихорадочно блестевшими глазами.

Мне ответили согласием из Калифорнийского, Чикагского и Колумбийского университетов. И надо же, Средне-Западный и Омахский колледжи тоже не возражали, чтобы я стала их студенткой! Прочитав их любезные ответы, я расхохоталась так, что долго не могла остановиться.

А в школе едва не разрыдалась прямо на семинаре по истории, едва успев выскочить из класса и вбежать в туалет. Случилось так, что Вайнона Смоллхок вошла туда, когда я как раз плескала в лицо водой, пытаясь успокоиться. Она так и застыла с широко раскрытыми глазами, запомнив сей плачевный во всех смыслах эпизод, чтобы через тридцать девять лет упомянуть о нём в своём дневнике. Да, я воистину произвела на неё тогда глубокое и неизгладимое впечатление.