Небо после бури

Я падаю на колени. Дикий крик вырывается у меня из груди, словно заключенный, много лет не видевший дневного света. Я снова ощущаю себя живой, но вместе с жизнью ко мне возвращаются боль и гнев. Я скорблю о тех, кого я любила. О тех, кого не сумела спасти. Я кричу, снова и снова. И когда крик сменяется каким-то первобытным, животным воем и стенаниями, я выхватываю у Харпера дубину и крушу камни.

Когда от валунов остаются мелкие осколки, я выпускаю дубину из рук, падаю на койку и сжимаюсь в комок. Слышу собственные сдавленные рыдания. Последний раз я так плакала, когда была совсем маленькой. Но тогда меня обнимали родители. И горе отступало.

– Я повержена, – шепотом повторяю я слова, услышанные от Пророка. Как же это было давно! – Я слом…сломлена.

Харпер опускается рядом со мной на колени, кончиками пальцев вытирает мои слезы. Потом склоняется надо мной, и я вижу, что он тоже плакал. Но глаза его полыхают свирепым огнем. Я редко вижу его таким.

– Ты сломлена. Но у сломанных вещей острые края. Сломленные люди смертельно опасны. Они ведут себя непредсказуемо. Их недооценивают, и в этом их преимущество.

Я шмыгаю носом и вытираю лицо.

– Спасибо, – бормочу я. – За…

«За то, что ты сейчас со мной. За то, что велел мне кричать. За то, что ты меня любишь. За то, что ты умеешь читать мои мысли».

Но я не говорю ничего этого вслух. Хорошо, что мы не занимались любовью здесь, в этом месте. Хорошо, что я так долго отталкивала его – сейчас мне будет проще сделать это снова.

Я возвращаю дубину на место и ухожу. Харпер ничего не говорит. Но я уверена: он понимает.

Мы оба видели, что произошло с людьми, которых я любила.

* * *

На следующее утро, на рассвете, я надеваю доспехи, выхожу из спальни и заглядываю к Закариасу. Малыш спит, рядом, на походной койке, дремлет Тас, Раллиус стережет у дверей.

– Сорокопут, – шепотом приветствует меня воин и выходит, чтобы дать мне побыть с племянником наедине.

Я долго стою над колыбелью ребенка. Протягиваю руку и осторожно касаюсь мягких, как пух, каштановых волос – такие же волосы были у Ливии в детстве.

– Клянусь, я буду тебя оберегать, – шепчу я, глотая слезы. Я отпустила свое горе, позволила рыданиям вырваться из груди. Больше этого не случится. – Любой ценой. Я смогу тебя защитить, лучше, чем я защищала их. Клянусь тебе в этом собственной жизнью.

И я ухожу, чтобы вернуть Империю, которая принадлежит моему племяннику.

48: Лайя

Мы с Дарином сидим на большом камне на краю утеса и смотрим на полную луну. Я чувствую, что Ловец Душ уже рядом, хотя пока его не вижу – так жертва чувствует колебания воздуха, возвещающие о приближении хищной птицы.

– В чем дело?

Я вскидываю голову, и встревоженный Дарин вытаскивает из ножен меч. Вообще-то, мы на посту.

– Что ты там увидела?

Элиас подходит к нам, и у меня в ушах бухает пульс. Заметив Ловца Душ, Дарин издает страдальческий стон.

– Можно дать ему пинка? – спрашивает брат. – Я собираюсь наподдать ему как следует.

– Он спас тебе жизнь, Дарин.

– Я несильно, – настаивает он. – Ему даже больно не будет. Во имя всего святого, ты только на него взгляни. Если я его пну, то определенно сломаю ногу себе.

– Нет.

– Отлично. – Не обращая внимания на приветствие Ловца Душ, Дарин берет свой мешок. – Я в состоянии догадаться, когда мое присутствие нежелательно.

Оказавшись за спиной у Элиаса, он ухмыляется и поднимает ногу, изображая пинок.

Черт побери, ох уж эти братья.

– Переговоры чем-то закончились?

Когда я уходила, залдары все еще спорили насчет того, стоит ли идти в Адису или все же отбить у Меченосцев Аиш.

Элиас вздыхает.

– Большинство хочет идти в Аиш, – говорит он. – Лишь немногие высказались за Маринн.

Я с силой стискиваю рукоять косы. Коса складывается так, что острие спрятано в щели древка, и со стороны кажется, что это всего лишь длинный посох. Так она и останется посохом, если я не смогу приблизиться к Князю Тьмы. Если Мама не сможет найти его историю.

За последние несколько ночей мало кому удалось заснуть: теперь мы знаем, какая участь уготована душам погибших. Страх ползет по моей коже, как стая пауков, и я вздрагиваю.

Элиас, откашлявшись, кивает на камень, на котором я сижу.

– Ты не против?

Я удивлена, но быстро отодвигаюсь, давая ему место. Каждый раз, когда я остаюсь с ним наедине, мне кажется, что ему тяжело находиться рядом. Но я не задаю вопросов, просто наслаждаюсь теплом его тела, которое так близко.

– Отсюда до Адисы два месяца пути. – Он вытягивает длинные ноги. – И то, если мы сумеем раздобыть корабли для переправы через Сумеречное море. Если погода не ухудшится. Если выживем в сражении с Комендантом.

– Ты мог бы просто приказать Кочевникам идти за тобой, – предлагаю я. – Слова Бану аль-Маута имеют в этой стране большой вес. Вспомни, они доверили тебе свои судьбы.

– И от их городов и деревень ничего не осталось…

– И люди остались живы, – перебиваю я Элиаса. – И если бы ты их не заставил, Нур и его жители действительно превратились бы в пепел.