Небо принадлежит нам

Тот, что помоложе, засовывает голову в окно, и я чувствую аромат дешевой туалетной воды.

– Слушай сюда, дядя, – говорит он мне почти шепотом. – Я знаю, где живет Нев, мы с его отпрыском в одну школу ходим. Они переехали сюда года два назад.

Отпрыск. Джош. Все сходится. Я хватаюсь за руль, чтобы парень не заметил, что у меня трясутся руки.

– Видишь вон тех пацанов? – Он показывает рукой через дорогу, где несколько ребят постарше гоняют на великах. – Так вот, или ты мне даешь еще полтинник сверху, или я говорю им, что ты предложил мне отсосать за деньги.

И улыбается – невинно, словно позирует для группового снимка в школе. Я понимаю, что меня поимели, но выбора нет, поэтому кладу в его раскрытую ладонь еще одну банкноту, которую он небрежно сует в карман.

– Ты совсем рядом, мужик. Езжай за угол, там увидишь дом с красным забором, рядом припаркована старая «фиеста».

– Спасибо.

– Проваливай, хрен гламурный, – отвечает он, и они уходят, хохоча и похлебывая пиво.

Гопник оказался прав. Уже через полминуты я на месте: это огромная прямоугольная лужайка, со всех сторон окруженная одинаковыми домиками; на траве валяются кучи мусора и какие-то гигантские контейнеры; от горящего рядом костра клубами поднимается черный дым. На углу лужайки стоит кирпичная коробка с пятнами цемента – раньше к ней крепились горка и шведская стенка.

Я вижу дом Нева с красным покосившимся забором и «фиестой» на подъездной дорожке. Над соседским окном висит флаг Англии. Пока я паркую машину, ребятишки, до этого игравшие на лужайке в футбол, не сводят с меня глаз, гадая, кого это к ним занесло. Я отвечаю им суровым взглядом – пусть думают, что я важная шишка и со мной лучше не связываться. Когда я уже собираюсь отвернуться, чтобы пойти к калитке Нева, я вдруг замечаю его.

Это Джош, никаких сомнений. Он носится с мячом, ловко обводя соперников, и его светлые волосы развеваются на ветру. Он возвышается над остальными, и мне непонятно, что он вообще делает рядом с этими сгорбившимися, все как один закутанными в толстовки с капюшоном мальчишками, которые и метра пробежать не могут, чтобы не затянуться сигаретой. Я не могу на него налюбоваться: вот он обыгрывает троих, вырывается к воротам, границы которых обозначены двумя канистрами из-под бензина, и, сделав финт, забивает гол.

Я столько раз просматривал его фотографии, что точно помню цвет его волос, легкую сутулость плеч. Пусть он подрос, но улыбается все так же, а волосы по-прежнему непослушными прядями падают на лицо.

Эта застенчивая улыбка мне хорошо знакома по снимку, где Джош с Невом стоят у подножия Ангела Севера. Мне хочется подойти к этому чудо-мальчику, получше разглядеть, прикоснуться к его лицу, чтобы ощутить тепло кожи. Я машу ему, но он меня не замечает.

Калитка у Нева сломана, и мне приходится сначала ее приподнять, чтобы открыть. Я звоню в дверь. У порога рядком составлены детские кроссовки и синие резиновые сапожки, в которых явно недавно бегали по лужам. Его малыш…

Я узнаю мужчину, открывшего мне дверь, вот только помню я его совсем другим. У этого Нева вытянутое, покрытое щетиной лицо, болезненная худоба, какая бывает у алкоголиков. Джинсы болтаются на бедрах, а спортивная фуфайка протерлась на локтях. Ощущение такое, будто семидесятилетний старик надел одежду, которую носил в молодости. Губы у него сухие, потрескавшиеся, на плечах – хлопья перхоти.

– Привет. Вы к кому?

Акцент у него густой, тягучий – раньше он мне казался не таким тяжелым. Нев бросает быстрый взгляд поверх моего плеча, в сторону играющих мальчишек.

– Вы Нев?

Пауза. Мне показалось, что в его глазах промелькнул испуг.

– Он самый, чем могу помочь, приятель?

Манера Нева растягивать гласные лишний раз напоминает мне, что я далеко от дома.

– Я Роб, отец Джека, – бодро говорю я. Выражение его лица остается прежним, и я понимаю, что он меня не помнит. – Можно с тобой поговорить? Это не займет много времени.

Нев пристально оглядывает меня с головы до ног. На крыльце едва уловимо пахнет сыростью, словно в теплице; в углу я замечаю толстые пачки бесплатных газет и искореженную тележку для доставки.

– Ладно, – отвечает Нев и открывает передо мной дверь.

Внутри, к моему удивлению, очень уютно и безукоризненно чисто. В гостиной стоит старенький, но без единого пятнышка диван, на каминной полке – ни пылинки. В углу высится аккуратная стопка детских книжек, а в кухне на холодильнике висит картинка, явно нарисованная рукой ребенка.

Я присаживаюсь на диван, Нев – на низенькое креслице в углу, и некоторое время мы сидим молча. За спиной Нева прибита полка, на которой в симметричном порядке расставлены белоснежные фигурки ангелочков и лошадей, словно застывшее сказочное войско.

– Я тебя не помню… То есть… Не думаю, что мы встречались… – бормочет Нев. Скорчившись в кресле, он выглядит растерянно и жалко, словно его застали за каким-то унизительным занятием.

– Это не страшно. Ты ведь со столькими общался. Пару лет назад мы переписывались, я тебе даже как-то раз звонил. У меня был сын, Джек.