Небо принадлежит нам

– Сожалеешь? – Присев на самый край дивана, я наклоняюсь к Неву. – Ты новости смотрел? Знаешь, сколько горя этот человек принес людям? Слышал, что он делал со своими пациентами? И ты сидишь здесь с таким невинным видом, словно ты тут вообще ни при чем?

– Я видел, да, но Богом клянусь – я и понятия об этом не имел. Я верил ему. Как только Джоша начали лечить, у него сразу подскочил уровень этих белков, GML и CB-11. Мне сказали, что это хороший знак, – значит, опухоль умирает. И мы продолжили лечение. Один курс, потом другой. Богачами мы не были, пришлось занимать у всех, кто только мог дать взаймы, а когда и эти деньги закончились, я перезаложил дом.

Нев всхлипывает и вытирает нос пальцем.

– После двенадцати курсов Сладковский сказал, что результаты очень хорошие, но останавливаться нельзя, и я… платить было уже нечем, но я все равно подписал согласие еще на четыре курса. А следом – еще на три. Да и кто бы не подписал? Я на все был готов, лишь бы его спасти. Мне постоянно говорили, что Джошу становится лучше, что лечение прекрасно на него действует. Да я и сам так думал: он и выглядел лучше, и соображал, и ходил, и разговаривал… Не то что после химиотерапии… Просто небо и земля…

Нев проводит ладонью по лбу, блестящему от пота, и вытирает ее о штанину.

– Я не мог допустить, чтобы Джош ушел так же, как его мать.

– Его мать умерла?

– Да. От рака, за несколько лет до него. Сгорела на моих глазах. – Он глубоко вздохнул. – Как-то раз на выходных мы поехали на пустоши – моя Лесли любила гулять, часами могла шагать, ни разу не присев, – и вдруг ее скрутило от боли. Пришлось даже «скорую» вызвать. В больнице нам сказали, что это рак поджелудочной. Сказали – она проживет девять месяцев, но ее не стало через три. – Нев кивает на полку с глиняным войском. – Это ее. Она их собирала.

Воцаряется молчание. С улицы доносятся крики детей и отзвуки полицейских сирен.

– Потому-то я и отдал все, что у меня было, той клинике: сбережения, дом, деньги, что занял у друзей. Я не хотел, чтобы Джош мучился, как и Лесли.

Кто-то на форуме «Дом Хоуп» написал: все мы – жертвы обстоятельств. Стараемся любой ценой спасти своих детей, но в итоге эта цена оказывается слишком высока.

– Мне жаль твою жену, – говорю я, – но я все равно не понимаю, почему ты, зная, что лечение в клинике неэффективно, продолжал усердно расхваливать ее на каждом углу.

– Да я… Я ведь не сразу это понял. Я начал писать на форумах после того, как Джошу стало лучше. По крайней мере, врачи постоянно мне твердили, что ему лучше, что терапия работает, и я им верил. Я думал, что об этом чуде должен узнать весь мир. Роб, клянусь тебе, я и правда хотел помочь детям.

Я сижу на краешке дивана, подавшись вперед, чтобы не пропустить ни единого слова Нева.

– А после того, как Джош умер?

– Поначалу я убеждал себя, что, если бы не лечение, он прожил бы намного меньше, как врачи ему и предсказывали. Что, обратись мы в клинику раньше, он бы выздоровел. Я обманывал сам себя. – Он опускает голову. – К тому же деньги…

– При чем здесь деньги?

– Ты пойми, я не оправдываюсь, – говорит он, поднимая на меня глаза, – я знаю, что виноват. Так случилось, что кто-то из рекламного отдела клиники заметил на форумах мои сообщения, сказал Сладковскому, и тот предложил за вознаграждение приводить ему новых клиентов. Я так глубоко увяз, Роб, глубже некуда. Я задолжал Сладковскому больше сотни тысяч фунтов. Денег, что я выручил за дом, хватило лишь на то, чтобы раздать долги и заплатить половину этой суммы. Мне сказали, что остальное можно отработать. Сначала я сомневался – ведь тогда пришлось бы лгать про Джоша, – но мне стали угрожать судами, тюрьмой. А у меня и так ничего не осталось – ни дома, ни гроша за душой, и работы нет, а у меня на руках Хлои… А тут – начали поступать деньги от Сладковского, немалые деньги; я стал понемногу с ним расплачиваться, мы наконец съехали от матери…

– Хлои? – переспрашиваю я.

– Что? А, да, прости – болтаю тут, болтаю… Хлои – это сестренка Джоша.

Резиновые сапожки у порога, картинка на холодильнике, мультики на заднем фоне… Все встало на свои места.

– Я не мог ее подвести. Она потеряла мать и брата, не хватало еще ей увидеть, как отца в тюрьму забирают. Я хотел дать ей дом, где у нее была бы своя комната, с книжками и игрушками.

Солнце спряталось в облаках, и в гостиной резко потемнело.

– Ты… хм… сделать тебе чаю или кофе? – спрашивает Нев.

Я отрицательно качаю головой.

– А что твой сын, Джек? Ты сказал, он тоже лечился у Сладковского?

– Да. Клиника была нашей последней надеждой. Мы прекратили лечение после нескольких курсов.

Повинуясь непонятному порыву, я достаю из бумажника фотографию Джека и протягиваю ее Неву.

– А-а, – улыбается он, – кажется, я его помню. Славный паренек. На тебя очень похож.

Я забираю у него фотографию и смотрю на Джека. Снимок был сделан на детской площадке недалеко от Риджентс-парка, в двух шагах от клиники доктора Флэнаган на Харли-стрит.