Небо стоит верности

Все шире просвет зеленой воды между причалом и бортом «Оби». С причала машут нам руками и кричат:

- Гуд бай! До свиданья!

- Товарич! Мир!…

«Обь» увеличивает ход и разворачивается к югу.

Глава 14. Здравствуй, Антарктида!

«Обь» движется по водяным горам, то зарываясь носом, то оседая на корму. Крупные горошины брызг бьют по иллюминаторам пулеметными очередями.

Бориса в каюте нет. Вдвоем с Рэмом Старых мы ползаем [93] по полу, пытаясь водворить на место вдруг ожившие чемоданы, коробки, свертки. Вот бросается на нас, звякая цепью, большое деревянное кресло. Я хватаюсь за него и, лежа на полу, привинчиваю к специальному креплению. Рэм все еще сражается с чемоданами. Спешу к нему на помощь, по пути увертываюсь от злой своры книг и скатываюсь через всю каюту к умывальнику. Поднимаясь на ноги, нечаянно выталкиваю графин с водой из гнезда на стене, и он летит к письменному столу, где закрепился Рэм.

- Слон! - возмущенно кричит мне Рэм.

Мысленно перебираю всех подходящих животных, чтобы ответить ему не менее веско, но взлет корабля швыряет нас обоих к дивану. Мы откатываемся в другой угол каюты.

Это ревущие сороковые широты… Не зря они так прозваны бывалыми моряками.

Но мы постепенно привыкаем к неудобствам жизни на прыгающих палубах: спокойно спим, работаем и едим с завидным аппетитом. Привыкаем до того, что, когда ночью прекращается шторм, все просыпаются от тишины и относительного спокойствия.

«Обь» уже вошла в ледовый пояс Антарктиды, который на сотни миль окружает неприступным кольцом этот загадочный материк. Второй день идет тяжелыми льдами. Ход самый малый. Со скрежетом трутся о борта льдины. Переворачиваясь, они обнажают бурую от планктона нижнюю поверхность. На ней пляшут мелкие рачки - основной корм пингвинов.

А вот они сами! Как маленькие человечки в черных фраках, бегут, торопятся. Если встречается ровная поверхность, они шлепаются на брюшко и катятся, будто на салазках. Отталкиваются крылышками-ластами, помогают лапками и, как рулем, пользуются хвостом.

Втроем стоим на палубе, захваченные впечатлениями первых встреч с забавными «аборигенами». Мы с Рэмом не претендуем на почетный титул морского волка и потому отмалчиваемся, зато Борис с апломбом бывалого моряка пытается восполнить нашу необразованность:

- Смотрите, вон императорские пингвины! Те, что покрупнее. Которые поменьше - аделийские!

Борис плывет в Антарктиду, как и мы, впервые, но он любит пояснять и не терпит при этом возражений. Поэтому мы с Рэмом молчим.

- Не верите? - горячится в ответ на наше благоразумное молчание Борис. - Смотрите - точно! Это аделийские [94] пингвины! А вон там, у торосов, видите? Это - тюлени, а чуть ближе - морские котики.

С высоты палубы они мне кажутся одинаковыми черными сосисками, а различить породы пингвинов, мне кажется, под силу лишь специалисту-орнитологу.

Рядом с «Обью» появляется пара пингвинов. Они бегут вдоль борта, будто отставшие пассажиры, и что-то взволнованно кричат на своем пингвиньем языке.

- Не успели приобрести билеты, - комментирует подошедший механик нашего самолета Михаил Чагин. - Не торопитесь, ребята! Это только начало пути. Будем возвращаться - захватим!…

* * *

За бортом низко над водой парят снежные буревестники и капские голуби{22} с коричневым крапом на крыльях. Там, где чернеет вода прорубленного кораблем канала, птицы повисают и, как крупные снежинки, опускаются на воду, подбирая отбросы судового камбуза.

Рев моторов распугивает пернатых спутников: над кораблем проносится самолет - посланец из Мирного.

Поднимаюсь в радиорубку. Судовой радист Василий Корниенко вертит ручки приемника и вызывает самолет:

- Я - «Обь». Я - «Обь»! Как слышите? Я - «Обь», прием.

Шуршание и треск в репродукторе. Корниенко надвигает плотнее черные блины наушников и опять вращает ручки. Что он слышит? Связался, нет? И вдруг, заглушая шумы и треск, отчетливо звучит голос Петра Москаленко{23}:

- «Обь»! «Обь»! Я - четыреста сорок второй! Почему молчите? Сколько вас можно звать?!

Лица присутствующих выражают явное недоумение, все мы готовы кричать в микрофон, но Вася предупреждающе поднимает руку:

- Борт четыреста сорок второй, я - «Обь»! - говорит он. - Слышу вас хорошо. Что имеете сообщить?

- Что сообщать!… Сброшу карту. - сами смотрите. Обстановка трудная. Захожу на сброс. Ловите карту! [95]

Дальнейшего разговора не слышу, вместе со всеми выбегаю на палубу. Вот из серой снежной завесы возникает силуэт самолета, и рядом с кораблем на лед падает вымпел. Быстро спускается трап, вымпел поднят и доставлен капитану. Иван Александрович Ман изучает карту ледовой обстановки и дает команду форсировать тяжелую ледяную перемычку.

Через некоторое время «Обь» выходит на чистую воду. Впереди по курсу, вспарывая тонкий ледок серпами острых плавников, плывут касатки.

Расцвеченная флагами, как в большой праздник, «Обь» подходит к берегу Правды, врубается в плотный припай и замирает.