Небо цвета надежды

Однажды я кружила по своей клетушке, водя пальцами по трещинам в стенах, как вдруг кусочек штукатурки отвалился и упал мне на ладонь. И я представила, что рисую на стене. Подумала, что нарисую попугаев, голубей, орлов – и они расправят крылья и полетят по стене. Но сильнее всего мне хотелось записать неуклюжее стихотворение, которое я сочинила для Тары.

^{И в бурю, в дождь
Меня ты ведешь.
Дорогой крутой
Я иду за тобой.
И пусть на пути у нас
Горы и реки,
Мы вместе навеки.}

Когда я прочитала это стихотворение Таре, та рассмеялась. «Глупенькая, ну разве это стихи!» – сказала она. Но эти строчки сложило мое сердце. Мне хотелось исписать ими стены вокруг, вывести буквы пожирнее, чтобы все поняли: меня не сломать. Но я до того боялась, что лишь забилась в угол и смотрела, как со стен осыпается штукатурка. Так проходили дни, и только вентилятор на потолке гудел, напоминая мне о существовании мира.

Иногда доносились рыдания, топот, шлепки ремня по человеческой плоти, удары, какие бывают, когда бьют головой о стену, вопли, проникавшие сквозь стены и словно застревавшие в них.

Единственной ниточкой, которая связывала меня с миром по ту сторону стен, была девушка, дважды в день приносившая мне еду и помогавшая прибираться в туалете при моей комнате. Вскоре я узнала, что зовут ее Аахели, на хинди это означает «непорочная». Услышав ее имя впервые, я уставилась на девушку, и мы обе захихикали над такой шуткой судьбы. Каждый день я сидела и ждала, когда зазвенят в коридоре ключи, щелкнет замок и в дверях появится Аахели с горячей едой.

– Не переживай, они держат тут только новеньких, так их проще сломить. Знаешь, тебе вообще повезло как мало кому. Ты не перечишь и не сопротивляешься, поэтому Мадам и присылает тебе еду. Кое-кого тут вообще не кормят. – Она вздохнула. – Ну а что поделаешь? Пока долг не выплатим, надо работать. Но ты в этой комнате ненадолго – скоро тебе другую дадут, с окном. Это я сегодня слыхала. – И она подмигнула.

Вечером дверь открылась, но вместо Аахели я увидела Мадам. Я силилась вспомнить, что же такого натворила. Наверняка кто-то из мужчин на меня пожаловался. Аахели рассказывала, что Мадам навещала девушек лично, только если хотела преподать урок, поэтому я забилась в угол и закрыла руками лицо – в страхе, что Мадам сейчас ударит меня. Но та лишь рассмеялась.

– Ты что же это, боишься меня? За последние недели ты мне хорошую выручку сделала и проблем от тебя нет. Поэтому я решила переселить тебя в другую комнату. Только без глупостей. Ясно?

Я кивнула.

– И к тому же ты красотка. Если привести тебя в порядок, я заработаю на тебе больше, чем на других девочках. – Потрепав меня по щеке, Мадам развернулась и вышла, оставив дверь открытой. Я уже целую вечность не видела солнечного света. Помню, я сидела и смотрела, как лучи солнца рисуют на полу узоры, а потом подползла к ним и ощупала нагретый солнцем пол.

На окне в моей новой комнате стояли решетки. Стекло было покрыто слоем пыли, снаружи курлыкали голуби, а на потолке плясали солнечные зайчики. Небо было таким же голубым, как и в моих воспоминаниях, и будто бы именно для меня плыли редкие кружевные облачка. Каким же прекрасным это мне казалось! Каждое утро я смотрела на закрытые табачные киоски, бары, рестораны и даже аптеки напротив. И каждый вечер, когда двери борделя открывались, магазинчики тоже начинали работу. Я смотрела на полуголых толстых пьянчужек, спящих на обочине, на громыхающие мимо тележки со всякой снедью, слушала зазывные крики торговцев.

После обеда на улицу высыпали дети работающих в борделях женщин. Они носились и играли в камушки между переполненными мусорными баками, а их матери стирали белье под краном во дворе. Глядя на них сквозь решетку, я нередко думала о том, что папа бросил меня, потому что знал, кем мне суждено стать.

Вскоре я присоединилась к своим товаркам и подружилась с местными женщинами и девушками. Я любила часы, когда мы собирались вместе, чинили рваную одежду или шили новую для детей. В такие моменты мне было так же спокойно, как в те времена, когда мы с аммой шили или готовили. Эти женщины знали, что мне приходится выносить. Однажды меня спросили, как я попала сюда, и я, ни секунды не раздумывая, ответила:

– Я девадаси, служительница храма. Таково мое ремесло.

Объяснять не пришлось – они и так все поняли. Нас объединяли пережитая каждой боль и общая надежда. К тому же мысль о том, что я девадаси, помогала смириться. Как говорила Сакубаи, такова наша участь, и бороться с нею нет никакого смысла. Если противиться судьбе, накличешь новые страдания – так я думала.

– У меня тоже такое ремесло, – сказала Аахели, – я старшая дочь в семье, которая принадлежит к общине Бачара. Слыхала о них?

Я покачала головой.