Небо в алмазах

Зайцев вспомнил унылое длинное лицо Матвея Петровича. И роковое – Варино. Бедный Матвей Петрович.

– Его, Нефедов, можем сразу отбросить. Он не врет. Видно, что странички эти в разное время написаны. Здесь вот чернила. Здесь карандаш. Главы не по порядку. Тут вот год двадцать третий – двадцать четвертый описан, по моим прикидкам, а потом – она в восемнадцатый перескакивает. Нестыковки опять же. Кого-то она настоящим именем называет. Кому-то имя выдумывает. И много всего такого. Не перечитывала она письмена свои. А ровно, как Матвей Петрович этот мне и поведал, каждую среду в три часа ночи спускала очередную историйку по грузовому лифту. В парадную заходить не надо, дворнику на глаза не попадешься, и запомнить легко: номер трамвая тоже третий.

– Охота ему по ночам шастать, – пробормотал Нефедов. Не верит.

– Охота, Нефедов, пуще неволи. Сам видел ее свиту. Соседей то есть. Действует Варя на людей. Действовала… К тому же он музыкант в ресторане, к поздним ночам привык. Отпилил смену – и сразу за тетрадочкой. Опять-таки: тетрадку подобрал и в футляр свой между нотами сунул сразу – тоже удобно.

– Что ж она не Владимиру, возлюбленному своему таинственному, рукопись свою доверила?

– А вот это, Нефедов, с ее стороны неглупо. Секреты доверять возлюбленным нельзя. Сегодня любовь неземная, а завтра вдруг – «нашел я, что у Глаши красивше бельецо».

«…Или что паек у ГПУ хороший», – мысленно добавил он.

– Но это-то всё ладно, – переменил тему Зайцев. – Как впечатления, говори. Теперь ты всё прочел.

– Имен много. Разработка большая.

– Ага. А ноги у нас всего четыре.

Нефедову, очевидно, вспомнилась их таблица-гигантша, в которую они запихивали убийства по образу и подобию эрмитажных картин: пухнущая, расползающаяся во все стороны. И никуда не ведущая.

Зайцев ее тоже вспомнил. Они кропали, а Алексей Александрович убивал. И ушел безнаказанным.

Он отогнал эту мысль.

– Зато теперь мне понятна записочка от товарища Утесова. И каким образом про мемуары Варины слушок пополз. Ты ж помнишь интересантов наших? Она сама им сообщила письмом. С виду все невинно: пишу, мол, очерк жизни, хочу у вас уточнить некоторые даты, имена, ну или чего там. Думаю, она всех своих героев таким образом оповестила. Что-то типа приглашений на общий вечер воспоминаний разослала. А уж герои поняли правильно: собирается предать свои воспоминания – то есть их секреты – бумаге.

– Но ведь других писем мы не нашли. Только от товарища Утесова.

– Ага, только он из всех шлангом прикинулся. Предположу, что нервишки у него покрепче, чем у прочих. Притворился, что намека не понял – что скрывать ему нечего. Уважаемая и всё такое… Ты посмотри, герои же у нее все зажиточные, видные, Нефедов. Не шобла какая-нибудь. Некоторые даже мне и тебе известны. Любитель мальчиков Чичерин, например. Нарком иностранных дел. Тут Варя со своими сенсациями малость запоздала: нарком уже ушел на пенсию… Хотя, Нефедов, может, он поэтому и ушел, а? Вот и мотив.

– Вы что, подозреваете Чичерина?!

– Да там вот так всё! Ты же прочел. Что ни глава, то готовый подозреваемый.

– Не мог же он, когда за мальчиками по барам бегал, знать, что станет наркомом иностранных дел.

– Никто не знал, что настанет другая жизнь. А для некоторых даже и очень жирная и сладкая новая жизнь. В этом вся соль данного произведения. То есть его яд. Смертоносный – без всяких сомнений.

– Деньги за секреты вымогала?

– Черт его знает. Может… Эх, Крачкина бы сюда.

– Можно подумать, от этого имен в разработке меньше станет, – огрызнулся Нефедов. Его ревность Зайцева позабавила. И даже тронула.

– Не, Крачкин не ты, он в именах сразу потонет… Но тут, видишь ли, явно психология есть. В которой ты и я – чего уж там – ни ухом, ни рылом.

– В людях мы кое-что понимаем, – самолюбиво заметил Нефедов.

– В людях да. Но уж больно много она упоминает людей из дореволюционной жизни.

Варя Метель казалась Зайцеву такой же древней и непонятной, как письмена южноамериканских майя.

– Вот где Крачкин спец, – добавил он.

– Не все из дореволюционной, – возразил Нефедов. – Товарищ Каплун, например. И товарищ Запорожец.

Зайцев кивнул:

– Да, Запорожец на тот день, когда они с Варей на чужую дачу влезли, думаю, уже в ГПУ служил. То бишь в ЧК. Провокатором или вроде того. Легко проверяется по его личному делу.

– А если…

Нефедов, видимо, хотел повторить: а если это они?

– Не скачи вперед паровоза, – перебил Зайцев. – Мы пока не знаем больше, чем написано в этих тетрадочках… В общем, Нефедов, ты от этих мебелей – пока ни шагу. Молчи в тряпочку. Обдумывай прочитанное. Копайся в обивке, сверли дырки. Делай вид, что ищешь рукопись, как и было поручено. Тяни кота в долгий ящик. Нам сейчас время до зарезу нужно.

Нефедов смотрел с обычным сонным видом. Не одобрял.

– Не надо в это лезть, – неохотно признался.

Зайцев рассердился.

– Что Гудков в четверг замок врезал в комнате у музыканта и про пузырь в рояле – правда?

Нефедов вздохнул.