— Скукота, — протянула Тина, делая что-то на подобии «березки». — Как думаешь, может, теть Маша согласится нас в клуб сводить?
— Ага, конечно, — фыркнула я, переворачивая страничку книги и кося взглядом на телефон, что лежал рядом.
Нас с Тиной все же наказали… Вездесущий дядя Миша засек наше прибытие на «гробовозке» и в тот же вечер учинил разбор полетов, на котором Тину обвинили в дурости, а меня в недосмотре и подстрекательстве этой самой дурости. И самым обидным оказалось то, что моя мама согласилась с этими обвинениями! Видите ли, я, как старшая, должна была следить за этой остолопкой и не подавать плохого примера. Будто бы мой хороший пример что-то поменял в её поведении!
Итогом всех этих обвинений стал приговор — не выходить из дома без сопровождения взрослых и «эпохальное» переселение Рудневой в наш с мамой домик со словами:
— Что-то тебе блондинка не звонит, — свисая головой вниз, прокряхтела сестра.
— Они сейчас на набережной выступают, — с грустью ответила я.
Два дня. Я не видела его целых два дня! И, кажется, начинала понимать героев из моих книг, что учиняли безумства ради любви. Меня так и подмывало уподобиться Джульетте, что решила притвориться мертвой, или же аналогично Изабелле Линтон, о которой я как раз читала, сбежать из дома вместе с возлюбленным.
Я думала о нем шестьдесят раз в минуту. Раз за разом вспоминала дурманящие поцелуи, обжигающие прикосновения и тихий шепот
— Ты его сейчас взглядом испепелишь, — хмыкнула Тина. Теперь она одной ногой касалась пола, а второй — уцепилась за кованную спинку своего временного ложа.
— Ненавижу твоего папу! — буркнула я, опять утыкаясь в книгу.
— Я тоже, — согласилась Руднева, меняя позу: она двумя ногами зацепилась за спинку кровати и пыталась изобразить что-то на подобии мостика.
Дальше мы сидели в тишине: Тина продолжала выполнять трюки, зависая в невообразимых позах, а я пыталась разобраться в отношениях Кэтрин и Хитклифа из «Грозового перевала», отвлекаясь тем самым от своих собственных.
Звук звонка застал меня в слезах на смертном одре. Плакала — я, а умирала — героиня романа.
— Алло, — прогундосила, вытирая слезы.
— Ты что, плачешь? — с тревогой спросил мой собеседник, забывая о приветствии.
— Совсем немножко, — с улыбкой ответила я, его голос наполнял мою душу непередаваемой нежностью, и усиливал мою тоску еще больше.
— Тебя кто-то обидел? — со сталью в голосе произнес Сашка, заставив меня улыбнуться еще шире.
— Да, Эмили Бронте, — назвала я имя писательницы. — Разберешься?
— Конечно, — в голосе наконец-то появилась улыбка. — Я так понимаю, Кэтрин уже умерла?
— Есть что-нибудь, что ты не читал? — деланно возмутилась, игнорируя его вопрос. — Это, знаешь ли, заставляет чувствовать себя… — я замолчала, подбирая нужное слово.
— Ущербным? — уже открыто веселясь, спросил парень, а где-то в отдалении послышался гогот Кира.
— Сам ты ущербный! — громко воскликнула, удостоившись одобрительных кивков от «зависающей» Рудневой.
— Ладно, малышка, не кипятись, — примеряющее протянул он, а на заднем фоне еще сильнее загоготали. Теперь смеющихся было несколько.
— С кем это ты там? — было обидно, что Сашка мог свободно передвигаться и делать то, что хочет, в отличии от наказанной меня.
— Сейчас узнаешь, — таинственно произнес парень, — ты же дома?
— Нет, на луне, — огрызнулась, напоминание о доме было для меня больным местом.
— Вот и отлично, — нисколько не обиделся парень, — выходи тогда на балкон.
— Зачем? — удивленно спросила, но вместо ответа в трубке уже звучали короткие гудки.
Тина, не ожидавшая таких действий с моей стороны, и меняющая в этот момент «позу» бухнулась на пол, прошипев какие-то ругательства про ненормальных влюбленных. Но мне было не до её угроз, самым важным для меня являлся балкон, на который я незамедлительно поспешила.
— И где пожар? — через минуту спросила Руднева. — Ты так мчалась, будто полгорода пылает.
— Ты что-нибудь видишь? — проигнорировала её издевки, разглядывая ночную улицу, освещенную одиноким фонарем.