Климачов осмотрел переднюю и заднюю полусферы, но самолета Кортунова нигде не заметил. Куда он мог скрыться? Возможно, замполит отвернул в сторону солнца, не выдержав перегрузок? Что ж, и это не исключено. Самолет не разбирает, кто сидит в кабине, лейтенант или генерал, он подчиняется твердым и умелым рукам.
— Восемь шестнадцатый! Я справа, сзади, над вами. Пристраиваюсь. Ведите пару на аэродром.
Не успел Климачов вглядеться в указанную сторону, как самолет Кортунова будто вырос из ничего и занял место ведомого в боевом порядке пары. И только теперь Климачов понял, как по-школярски он вел воздушный бой.
«Сколько раз Калинкин говорил — в воздушном бою прежде всего нужна осмотрительность. Будь это настоящий бой, — меня сбили бы в два счета! Я даже приборной доски не видел!..»
После посадки Климачов неохотно покинул кабину истребителя и понуро направился к Кортунову получать замечания.
— Товарищ подполковник…
— Одну минутку, — перебил его Кортунов. Он расписался в книге приема и сдачи самолета, похвалил техника за безотказную работу материальной части и только тогда взглянул на Климачова. Тот смотрел на него с нескрываемой тревогой — ведь потеря ведущего равносильна предпосылке к чрезвычайному происшествию.
На бронзовом лице лейтенанта остывала испарина.
— Летаешь ты неплохо, и я не удивлен, — начал Кортунов. — Смело, уверенно и… как умеешь. Так ведь мы с тобой договаривались? Помнишь?
— Помню…
— Но смелость, решительность в действиях и грамотное владение истребителем — это еще не все для боевого летчика. — Кортунов помолчал, а потом неожиданно спросил: — Прицельные очереди сделал?
— Да. Две… но за первую очередь не совсем уверен: из трудного положения вел стрельбу.
— В современном бою самая важная первая очередь, а вторая может пойти в тебя с вражеского истребителя. Ты же после первой атаки почти наверняка проскочишь цель и подставишь себя под прицел противника. — Кортунов достал пачку папирос, но закуривать не стал. — Первая половина боя мне понравилась. Особенно твой маневр на вираже. Прекрасен! Из трудного положения стрелял? Хорошо! Настоящий враг легко свою спину под снаряды не подставит. Ну а другая половина… Почему? Как ты думаешь?
— Товарищ подполковник, как вы оказались в конце воздушного боя так далеко от меня? Я же не заметил вас рядом…
— Я не атаковал тебя.
— Как «не атаковал»?! — с удивлением воскликнул Климачов. — Что я, не слышал команды: атакую слева, атакую справа!
— Правильно. Я подавал команды об атаке. Но тебе бы не следовало после них необдуманно показывать цирковое представление.
— Товарищ подполковник! — снова воскликнул Климачов. — Но где же вы были в это время?
— Мне оставалось наблюдать за тобой с безопасного расстояния, — развел руками замполит.
Климачов почувствовал, как загораются щеки, наливаются жаром. Какой же он летчик! Ни разу за воздушный бой не оглянулся назад! А стоило хотя бы раз оглянуться — и хитрость замполита была бы разгадана.
И лейтенант подавленно опустил голову.
— При всех недостатках воздушный бой ты провел все же хорошо. Запомни, Климачов, одну из главных заповедей воздушного боя: ни на секунду нельзя терять из поля зрения самолет противника. Иначе будешь побежденным.
Климачов тоскливо посмотрел на Кортунова и ничего не сказал. Кортунов тоже молчал, затем переложил гермошлем из правой руки в левую и посмотрел на небо.
— На рыбалку завтра поедешь?
— Нет, не люблю рыбалку. Терпения не хватает.
— Шаль, — ответил Кортунов. Было непонятно, сожалеет ли он, что так нетерпелив Климачов в рыбацком деле, или просто из-за того, что не едет на рыбалку. — Жену вызвал?
— Сегодня телеграмму пошлю.
— Вот и хорошо. Вот и ладно. Ну что ж, иди отдыхай. — Замполит пожал руку Климачову и тотчас почувствовал, как все тело наливается усталостью…
Перед дверью своей квартиры он остановился, чтобы хоть немного успокоить неприятный зуд в ногах — ныли старые раны, полученные при аварии самолета. Кортунов хотел по привычке нагнуться и потереть натруженные икры, но, услышав шум шагов на лестничной клетке, стараясь не показывать усталости, вошел в квартиру. Возле открытого окна, выходившего на аэродром, стояла жена.
Нина Ивановна оглянулась, внимательно посмотрела в лицо мужа и укоряюще сказала:
— Ты снова много летал.
— Ну что ты, Нина! Больше положенного медицина не позволит.
— Тебе бы и поменьше можно, — глядя в осунувшееся лицо мужа, озабоченно проговорила Нина Ивановна. — Поберег бы себя, немолодой уж. Скоро на пенсию.
— Сынишка где?
— Где ж ему быть? На улице футбол гоняет. Я ему по контрольной сегодня двойку поставила, при всем классе ошибки его разобрали. Так ему, видишь, не понравилось, демонстрацию устроил! Поговорил бы ты с ним.
— Пусть играет. Не стоит отчитывать по этому поводу. Поставь еще одну двойку — и кончится демонстрация.
— Если заслужит.
— Разумеется.
— Иди на кухню, умойся. Я воды нагрела.
Освежившись, Николай Васильевич подошел к жене.
— Хотел сегодня на рыбалку сходить, да расхотелось.