— Потому что послушник Серафим ослушался приказа командира, вышел на связь с епископом Арсением и получил за это в пси-режиме свою «награду» в виде поста «во измождение плоти», с активацией программы на самоуничтожение. Теперь для того, чтобы ему снова начать есть и пить, необходимо убить владыку Питирима. Хотя ещё вопрос, сможет ли он надеяться, что епископ снимет это проклятие с него, если он просто выйдет на связь и доложит ему об этом. В противном же случае, ему придется ехать в архиепископию с вещественными доказательствами в виде отрезанных частей тела. Обычно мы находили убитых священников с отрезанными головами.
Все замерли в шоке. И сам Серафим омертвел. Он оглядел всех и вдруг взорвался яростным негодованием:
— Что вы на меня все смотрите?!! Неужели вы думаете, что я способен на это, особенно после того, как вы тут с быстротой молнии и неожиданностью арабских сказок побратались с владыкой Питиримом и облобызались? Да! Я не собираюсь признавать этого неоперившегося юнца с подозрительными убеждениями своим епископом, но я что, свихнувшийся маньяк? Я просто ухожу. Все дни, которые у меня остались — они мои, и я уж их не потрачу впустую, а проведу, как и подобает монаху: в молитвенном предстоянии пред Господом. Прощайте же.
— П-погоди, б-брат Се-ра-фим, — ещё более тяжело выговаривая слова, сказал Савватий. — Разве д-другого с-спо-со-ба н-нет?
— Почему же? Есть, — сказал Арден. — Бетатрин и перезагрузка модифицированной проекции личности, из которой убраны все черви. И это надо сделать в ближайшие пару-тройку дней. Больше у Серафима времени жизни нет.
— Что?! — вскричал Серафим. — Бетатрин? О, Господи, я… я не готов к этому!
— Но другого способа нет! — повторил Арден
— Нет, есть, — сказал Александр, и все глаза были на нём. — Его может освободить сам Господь, как он освободил меня по молитве владыки Питирима.
Александр посмотрел на Серафима и сказал ему тихо и властно:
— Любимый брат… подойди ко мне.
Слово их Наставника имело над ними невероятную силу: Серафим, побледнев, тихо подошёл к нему. Александр положил ему руки на плечи и сказал:
— Любимый брат Серафим, если хочешь жить, умоляю тебя: прими помощь владыки Питирима. Он помолится о тебе. И мне тоже Господь даровал силу ходатайствовать перед Ним и молиться об овцах моих.
Серафим оглянулся по сторонам и спросил, вроде бы Александра, но как будто того, кто стоял рядом с ним:
— Господи… прямо здесь?
— Да, — ответил Александр, — прямо здесь и сейчас. Ибо Христос не откладывал спасение человека на потом. Брат Серафим, хочешь ли ты, чтобы Господь исцелил тебя?
Серафим широко раскрыл свои обычно всегда хищно сощуренные глаза. Из них покатились слёзы. Вместо ответа, он опустился перед отцом Александром на колени. Александр перекрестил его и перекрестился сам, затем возложил ему на голову руку. Неслышно подошёл владыка Питирим, и тихо спросил:
— Брат Серафим… Разреши помолиться о тебе, чтобы Господь показал, как он сильно тебя любит? Разреши мне прикоснуться к тебе и возложить на тебя руки?
Серафим со склонённой головой кивнул и закрыл глаза, и Питирим прикоснулся к его голове своей рукой. Серафим вдруг сразу тихо вскрикнул и, запрокинув назад голову, обмяк. Александр схватил его, чтобы не дать ему упасть навзничь, прижал к себе и, вслух призывая Господа, закрыл глаза, а Максим и Савватий подошли и, возложив руки на плечи своему брату, остались стоять рядом.
Я, поражённый вдруг случившейся наполненной тишиной, в которой вдруг ощутил Присутствие невидимой силы, с трепетом перекрестился и даже отступил на шаг.
Глава 37. Пятерик
Страшный треск раскатов грома оглушил его. Он сильно вздрогнул и стал озираться по сторонам. Кругом была кромешная тьма, в сполохах зарниц тускло светилось небо, на его фоне темнели какие-то деревья. Не понятно… что произошло, и как он вообще оказался здесь? На секунду он замер и попытался вспомнить, что было до того, как он сюда пришёл, и не смог. От очередного раската грома под ним заржал испуганный конь. Серафим в панике только и смог сделать, что натянуть удила. Господи… откуда здесь конь?! Конь был белоснежным, ухоженным, и просто светился своей белизной в темноте. Сам же он был с головы до ног закован в броню из какого-то чёрного металлопластика и видел свои руки и ноги только на фоне коня. Тьма была такой, что протяни он руку вперёд, он бы не разглядел её на фоне леса…
Что за чушь… Господи… что… что произошло? Он наклонился к коню и сказал ему:
— Послушайте, любезнейший. Не смущайтесь, что я с вами разговариваю, просто меня оставил рассудок, а вы прекрасно вписываетесь в обстановку, как часть моего бреда. Так вот, если вы понимаете, что происходит, то прошу вас оказать посильное содействие и пойти куда-нибудь, потому что сам я пути не знаю.
Конь всхрапнул, тряхнул гривой и тронулся с места.
— Благодарю вас, любезнейший, — с беспечным удивлением произнёс Серафим.