Неболочь

Трава копошится у входа в мой дом, на деревьях в саду
Закат – опереньем удода – бликует, как ветер по льду.
Мигнёт перед тем, как включиться, над белой дорогой фонарь…
Удод – одинокая птица, а я – одинокая тварь.
Зари сыромятное мясо шкворчит в сухарях облаков.
Я гнусь, как еловое прясло, под гнётом грядущих снегов.
Я мёрзну, как сущий паломник, до кожи сносивший испод!
Тону в полынье вероломной, едва заскрипит ледоход.
Гнию кожурой корнеплода под раковиною в тазу…
Печальная песня удода, как вечность, какой на слезу.

Жук

Уленшпигель – стог… Нашпигован луг,
Как рагу-пирог, бабочками вьюг.
В сонном серебре вечер сыромят,
Лёгкое амбре полевых маслят.
Нервное ведро, в коем пескари…
Выдрами Дидро – мысли-пузыри.
Шёлков и лощён, таборен костёр —
Не зубами «щёлк» – пламя распростёр.
Дятел – долото, лотосом луна,
Бочками лото сели жабы на…
Или скачут по… образуя круг.
Жук Эдгара По – золотистый жук!
Мельница молитв – храм над речкой хром.
Жук, однако, прытк, расслоён, как ролл,
Крыльями вразлёт, будто автожир.
Сам себе пилот, сам и пассажир.

Уборочная

Мерланги, лангусты, мерлузы – осиновой гжелью дрожат,
Как голос Энрико Карузо, как иглы морского ежа.
Землёй омывается море, «я волны шальные люблю»,
Когда на пшеничном просторе в горячем комбайне корплю.
Точнее, корпит мой приятель, а я тороплю его в клуб,
Где средь расписных сухомятин есть девка, которой я люб.
Ещё – три бутылки портвейна, зарытых под старый овин,
О них знает Обморок (Веня), не выжрал бы, сука, один…
От ревности зреет разборка: приехали «шефы» в колхоз.
Заканчивай, Лёха, уборку – останемся с носом (всерьёз).
Мы дрались у старой конторы и взяли приезжих числом,
И Лёха – с лицом мухомора, и Веня – тому поделом.
С подглазьем, в разорванной тоге купаюсь в неведомой лжи:
Девчонка досталась Серёге, как ордер на взрослую жизнь.

Крылья

Меня невзлюбили хазары, когда я пришёл на базар,
И крылья купил у Икара, и солнечный счистил нагар
Ножом… Нет, Дедал продавал их. При чём здесь хазары? Они
Скользили по Крымскому Валу навалом горячей резни.
«Как ныне сбирается вещий…» Хазару грозит печенег.
Пора упаковывать вещи и крылья, товарищ Олег.
Олег – гусь (свинье не товарищ), на череп коня наступил
И сгинул в теснинах влагалищ, вернее, в пучинах могил.
Разобраны крылья на перья и вшиты в подушку времён…
Лаврентий Икарович Берия увидел загадочный сон:
Как печень орлята Хрущёва клюют ему день ото дня
И ловят, как рыбу, на слово; хазары стреножат коня.
Волхвы угождали посильно… «Незыблема воля моя», —
Он молвил… Раскинула крылья, взлетев, гробовая змея.

Конфуций