Нечаянная радость

Почти все они отчаянно курили, кашляли и постоянно хоронили очередную жертву старости и болезней. Хоронить они любили. Все же, как никак, это было общественное дело, да и кладбище было видно из окна. По случаю очередных похорон старухи одевали очки и собирались в большую комнату, называвшуюся «Красный уголок», где под красным знаменем общежития стоял гипсовый бюст Ильича, а на стене висел плакат с портретами членов политбюро ВКП(б) во главе с товарищем Сталиным, причем, портреты некоторых членов политбюро были густо замазаны фиолетовыми чернилами, как оказавшихся врагами народа и после судебного процесса, с одобрения трудящихся, расстреляных. Старухи приходили с большими ножницами, которыми под унылое пение: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» – из плотной бумаги вырезали разные рюшки для украшения гроба. Запас гробов был у коменданта, и он с помощником вносил в Красный уголок таковое прискорбное изделие и утверждал его на двух стульях. Покойница в разношенных валенках еще лежала на кровати в своей комнате и терпеливо дожидалась, пока ее обмоют, обрядят и снесут в гроб. Мои родители, имеющие отношение к народному просвещению по какому-то нелепому предписанию, тоже проживали здесь, но домой приходили поздно, и я постоянно был на попечении и под присмотром старух. И вместе с ними сидел в Красном уголке, вырезая ножницами гробовые рюшки и болтая ногами, и тоненьким голоском тоже уныло пел «Вы жертвою пали».

Стараясь воспитать меня верным борцом революции, старухи однажды потащили меня в какой-то заводской клуб на юбилейную встречу с Надеждой Крупской. В партере сидело разное партийное начальство, а старухам предоставили балкон, с которого все было хорошо видно. Крупская оказалась такой же седой старухой с волосами, собранными сзади жидким хвостиком. Оглушительно играл духовой оркестр. Особенно сильно били в медные тарелки и глухо рокотал большой барабан. Все стоя, долго и старательно, пели Интернационал. Затем от собравшихся Крупской был поднесен большой портрет Ильича, украшенный по краям бумажными розами. А нам бесплатно выдали по увесистому тому трудов Ленина. Мои старухи спустились вниз и пошли поздравлять Крупскую, а мне было поручено охранять дарственные книги, которые я стопкой сложил на краю балкона. Я вертелся, смотрел вниз и, конечно, уронил их на головы сидевших внизу партийных бонз.

За это моим родителям от парторга общежития была большая выволочка, а мне от матери изрядная порка. Партийные старухи тотчас же отреклись от меня. Целую неделю я блаженствовал, гуляя сам по себе, а потом меня по большому знакомству устроили в детский сад Военной Академии им. Фрунзе. На большие праздники – «красного календаря» – нас водили на демонстрацию кричать: «Слава великому Сталину!» А для вручения букетов цветов вождям спецкомиссия отбирала цветущих здоровьем и благонадежных ребятишек. Я был хотя и цветущим румяным мальчишкой, но считался неблагонадежным за мой антиобщественный поступок в клубе. Мишка – сынок важного военоначальника – вручал букет самому Сталину. Я его потом спрашивал:

– А какой вблизи Сталин?

И Мишка сообщал, что у Сталина хорошо начищенные хромовые сапоги, роста сам небольшого, стоит на приступочке, лицо – рябое, желтоватое, рука одна согнута, а когда наклонялся, чтобы что-то спросить, от него крепко пахло табаком.

– А что он тебя спрашивал?

– Да «как звать», да «как вас там кормят в садике».

Но все же зимой, на день рождения Сталина, меня назначили прочитать на празднике стихотворение «Колечко». Натаскивала меня читать без запинки сама заведующая садиком – женщина строгая и толстая. Заставляя меня бесконечное число раз повторять строки, одновременно она ритмично долбила меня по темени тяжелым перстнем. С тех пор прошло очень много времени. Из шестилетнего карапуза я превратился в дряхлого старика, но я до сих пор помню это, в наше время уже антикварное стихотворение, представляющее исторический интерес. В то время написать стихотворение про Сталина было все равно, что войти в клетку с голодным тигром. Для поэта – неизвестно, чем это могло кончится. Стихотворение скрупулезно исследовала бы специальная литературная парткомиссия и обязательно нашла бы какой-нибудь скрытый враждебный смысл. И бедный служитель муз загремел бы на Соловки или в Магадан киркой добывать для страны золото. Но вот, нашелся такой ловкач, который написал стишок в простоватом народном духе, который понравился Сталину. День рождения Сталина отмечали с большой помпой. Беспрерывным потоком от фабрик, заводов, портняжных мастерских, магазинов и магазинчиков, школ и детсадиков дорогому вождю и учителю шли приветственные телеграммы. И горе было даже самому маленькому начальнику, который совершил упущение и не принял участие в этом общеобязательном деле. Райкомовское око строго следило за всеми.