Нечаянная радость

– А как их побьет? – спросил я.

– В аду будут висеть на крюках, а черти разведут под ними огонь и будут коптить их и бить кнутами.

Стоящая рядом старуха тоже плакала, всхлипывая говорила, что отняли последнюю радость и, хотя храм и разломают, но Ангел храма не уйдет с этого места и будет ждать, ждать лучших времен и молить Бога, чтобы люди покаялись и построили новый храм. Через много лет так оно и вышло: коммунистов прогнали и храм новый построили. А тогда от Храма Христа Спасителя осталась только гора обломков и груды битого кирпича.

После этого нянька стала водить меня в большой храм Новодевичьего монастыря. Многие церкви в Москве к тому времени были уже закрыты, и оставшиеся без места священники и дьяконы собрались в этот храм. Он был не широкий, но длинный, и шум там стоял неимоверный. В разных местах и уголках служили литургию, молебны, панихиды, везде стояли гробы с покойниками, которых спешно отпевали в суете, но с обильным каждением. Между гробами в купелях крестили младенцев, и все эти действа происходили одновременно. Толчея была как на базаре. Вместо ладана кадили еловой смолой, и густой синий туман заполнял весь храм. У меня стала кружиться голова, и я попросился на улицу. Мы вышли на кладбище, которое в те времена еще имело пристойный православный вид. Коммунисты еще не раскорчевали кладбище под свой пантеон. Я помню, там было много богатых памятников бронзовых и мраморных, склепов, часовен, окруженных узорчатыми решетками. Особенно запомнился памятник молодому гусарскому офицеру, который был изображен лежащим на тахте и читающим книжку. Однако, я обратил внимание, что под каждый склеп был прорыт лаз. Я заглянул в черную дыру, там было темно и шел сырой запах тлена. Нянька сказала, что при старом режиме этого не было. А сейчас порядка не стало, мазурики обнаглели, делают эти дыры и ищут в могилах золото.

– А не схватят ли их покойники?

– Покойники не схватят, а вот душеньки их смотрят с небес и плачут и Богу жалуются, что воры поганят их могилы.

– А Бог накажет мазуриков?

– Обязательно накажет. Кто умрет от рака, кто попадет под трамвай, а кого посадят в тюрьму.

Вечера в общежитии были длинные, темные и скучные. Комендант экономил на лампочках, и в полутемных коридорах серыми тенями скользили старухи, неся из «титана» чайники с кипятком. Некоторые были полуслепые и, чтобы в полутьме кого не ошпарить, на ходу кричали: «Берегись! Берегись!»

Ночью я проснулся от грохота и лязга металла о мостовую. Дом сотрясался и стекла тонко звенели в рамах. Я подбежал к окну и увидел, как по переулку, грохоча стальными гусеницами по булыжнику, шли танки. Они ползли друг за другом, освещая фарами себе путь. Много-много танков. Было поздно, я видел черное небо, высокие стены домов и, как в узком ущелье, ползущие танки. Мне стало страшно, и я растолкал спящую мать.

– Мама, это война?

– Нет, это танки идут на учение.

– А война будет?

– Будет.

– С кем?

– С фашистами. Спи!

На следующий день, когда мы были в комнате на нижнем этаже, в дверь тихо постучали. Мать открыла. В коридоре стояла женщина в платке с двумя детьми. Она плакала и говорила по-украински. Все они были одеты в серые лохмотья. Женщина подняла спереди юбку и показала свои опухшие ноги в язвах и синих пятнах. На Украине был страшный голод, и дело доходило даже до людоедства. Эта семья пришла побираться из Полтавской области в Москву пешком. Мать велела женщине посидеть в коридоре, а сама сняла золотые сережки и ушла в «Торгсин». Так назывались продуктовые магазины «Торговля с иностранцами», где все продукты продавались только на золото. Она скоро вернулась с сумкой, полной разных продуктов, и половину отдала женщине с детьми.