Нечаянный Роман

Пожилая, похожая на сушеную рыбу с пустыми глазами проводница уже собрала билеты и пошла открывать туалет. Женя спрятала ноги под столик и оказалась нос к носу с соседкой, занимавшей нижнее боковое место – тридцать семь. Тощая бабка подслеповато прищурилась, расстелила на столике несвежий платок, засунула в рот корявый коричневый палец и с чавканьем вынула слюнявую, громадную вставную челюсть. Бабка любовно обтерла челюсть уголками платка, запеленала в аккуратный сверток, сунула в карман, хозяйственно застегнула его на пуговку и улыбнулась Жене впалыми щеками.

Стукнулась, открываясь, дверь, обдало туалетным запахом. Проводница осмотрела их рыбьими глазами и сообщила:

– Можно пользоваться.

– Шпашибо, милая, – восторженно прошамкала бабка. С кряхтением поднялась и, путаясь в длинной юбке сапогами, уковыляла в туалет.

– Ох, намучаюсь я с ней, – пробормотала проводница, – почки у ей больные. Потому и место такое.

– Ваша мама? – догадалась Женя.

– Какая еще мама, – проводница пожала костлявыми, сильными, как у мужика, плечами, – маму бы я к себе взяла. Помёрла матушка, восемь лет уже. А Петровна к сыну ездит. Васька на зоне парится… козлина.

– А-а, – растерялась Женя.

Проводница продолжала говорить, мрачно двигая сухими, рыбьими челюстями.

Женя слушала через раз, не вникая в злоключения непутевого бабкиного сына. Зэки и прочая братия не вызывали интереса, они жили в другом, опасном мире, с которым не хотелось пересекаться, даже теоретически.

Хлопнула дверь туалета, окошечко входной двери рамкой обрисовало бабкино лицо. Портрет матери заключенного, подумала Женя. Дверь отрылась и звонко хлопнула по Жениному сиденью.

– Ой, – сказала Женька.

Бабка Петровна сделала круглые глаза и, шамкая извинения в сторону проводницы, протиснулась на свое место.

– Белье брать будем? – громогласно вопросила проводница.

– Будем, – сказала Женя.

– У меня свое, – неуверенно улыбнулась Петровна, меленько мотая головой.

– Два комплекта. – Мужчина через проход указал тремя пальцами в сторону дремавшей у окна женщины.

– Мужчина, – дернула сухими скулами проводница, – вы мне зачем три пальца кажете, а говорите – два?

Женщина у окна встрепенулась и певучим, явно ивановским говором сообщила:

– Вы не смотрите на руку-то. Травма у него. Пальцы не сгибаются. Двое нас, двое.

– И нам два, – покраснела другая пассажирка. Она повернулась к симпатичному пареньку со сдвинутыми на всякий случай бровями и улыбнулась.

Сухими губами проводница пересчитала присутствующих по головам и удалилась, поскрипывая костистыми членами.

– Меня тоже, кажись, посчитала? – испуганно спросила Петровна.

– Не знаю, – призналась Женя.

– И я не поняла. – Петровна сжала маленький кулачок. – Эх, надо было мне еще раз крикнуть, что, мол, не надо мне вашего белья!

– Мне кажется, она поняла, – сказала Женя.

– И то, и то. – Петровна вытянула тощую шею и тревожно вгляделась вглубь вагона.

– Скажите мне, когда соберетесь укладываться, я помогу, – предложила Женя.

– Спасибо, милая, спасибо, – шепеляво забормотала Петровна, – и правда, надо бы лечь. Не будет же она мне насильно белье пихать? Тем более если я сплю?

– Не будет, – успокоила ее Женя, закидывая свои вещи на верхнюю полку.

Петровна суетливо сползла со своего места, ухватилась за поручень и стянула с себя старенькие сапоги.

По вагону поплыл кислый запах, от которого вдруг стало невыносимо грустно.

Подскочил трехпалый, от него уютно пахло жареной курицей и почему-то клеем, помог спустить с багажной полки скрученные валиком матрасы. Женя разложила их на свою и бабкину полки. Петровна шустро запихала сапоги под столик и, не раздеваясь и ничего не подстилая, свернулась в клубок на краешке матраса. Ее было так мало, что показалось, на видавшем виды комкастом матрасе забыли старенькое пальто.

– Взять вам одеяло? – шепотом спросила Женя, усаживаясь на свободный край.

– Возьми, милая, возьми, – еле слышно проскрипела Петровна.

Женя накрыла бабку одеялом и подоткнула уголки.

Тихонечко заныла опустошенная душа.

Глава 33

Октябрь 1993

Пилипчук настоял, чтобы Наталья поехала в Москву провожать Асю и Сережу. Выехали поздно вечером в одном купе. Андрей Григорьевич снял с плеча спящего Сережку и аккуратно уложил на верхнюю полку.

– Я тоже на верхнюю полку лягу, – сказала Ася, возбужденно сияя глазами.

– Не упадет? – спросила Наталья. – Может, лучше вниз Сережу положить?

– Может, и лучше, – натужно засмеялась Ася, – что я буду без вас делать? Без тебя и тяти?

Пилипчук подсунул под Сережу согнутые в локтях руки и молча переложил вниз.

Сережа спал беспокойно. Лампа у изголовья отбрасывала неровные тени на его бледное после больницы лицо.

Наталья вышла в коридор и долго стояла у окна, глядя в темноту. Беспокойно, как испуганное сердце, стучали колеса. Мимо прошла женщина, качая бедрами в такт движения поезда, следом, оскалив зубы в улыбке, протиснулся мужчина. Женщина повернулась к нему лицом и залилась смехом, обнажив молочно-белую, беззащитную шею.

В проеме двери купе возникла массивная фигура Пилипчука.

Наталья чуть подвинулась, освобождая ему место.