Нечестивый Консульт

У Ковчега, полного ужасов,
Мы узрели горящее в золоте солнце,
В миг, когда на Мир пала ночь.
И оплакивали пленённое завтра…

Сколько же раз им доводилось петь эту песню? Сколько унылых, безотрадных страж им довелось провести, напевая бесчисленные строфы Гимна Воинов, но всякий раз возвращаясь к этой — к словам, передающим всю тяжесть их трудов, всю сущность их опыта, сведённую к единственному преисполненному мрачной мощи четверостишью. Сколько же раз они сквозь колышущуюся поросль трав, щурясь, вглядывались в горизонт, размышляя об этом вот самом миге?

И ныне они стояли здесь, воздев к небесам руки…

Свидетельствуя своё спасение.

Спасение…такое особенное слово.

Одно из тех, что превращают мужей во младенцев.

Для некоторых происходящее попросту оказалось за пределами того, что они были способны вынести — столько страданий и размышлений сошлись в острие этого мига. Они шатались и даже лишались чувств.

Но прочие обнаружили, что их пыл разгорелся ещё сильнее. «Наше спасение!» — начали кричать они своему пророку нестройным ревущим хором, несколько мгновений спустя слившимся в громоподобное единство.

— Наше спасение!

— Наше спасение!

Люди заполнили террасы Забытья, кожу их покрывала почерневшая кровь. Люди собирались на верхушке Струпа, толпились на каждом участке внешней стены, позволявшем им узреть их Спасителя. Около шестидесяти тысяч голосов звучали в унисон, поглощая хрупкое эхо, превращая скандируемые слова в нечто разящее — бьющее и пинающее само небо.

— Наше спасение!

— Наше спасение!

Наисвятейший Аспект-Император опускался к земле как пылинка, витающая в недвижном воздухе, мерцая или переливаясь каким-то потусторонним светом.

— Наше спасение!

— Наше спасение!

Выйдя из тени Рога, он вспыхнул, засверкав в лучах закатного солнца…

— Наше спасение!

— Наше спасение!

И, распростёрши руки, сияющие золотыми ореолами, погрузился в эту реверберацию

— Наше спасение!

— Наше спасение!

— Наше спасение!

Руки…

Руки несут её.

Поле зрения Мимары наклонено по отношению к безумию вздымающегося прилива.

Сама земля стала торжествующим помешательством — лица бледные и смуглые — все до единого — словно бы одурманены изнеможением и неистовым ликованием.

— Наше спасение!

Они схватили её, эти обезумевшие люди, и подняли иссечёнными руками у себя над головами, а теперь несут следом за её матерью-императрицей. Боль в её чреслах неописуема, а жуткая усталость попросту парализует её, однако она всё ещё чувствует остаточное присутствие нелюдского короля, тянущегося, будто стальная проволока, от самого её сердца и до кончиков пальцев. Сама же она свисает с Нильгиккаса, точно сушащееся на ветру рубище нищего.

— Наше спасение!

Она поворачивает голову и видит влекомого рядом с нею старого волшебника, вовсю поносящего несущих его и практически погребённого под ворохом гнилых шкур, в которые он облачён. Она ощущает тошнотворность его Метки и понимает, что он выкрикивает её имя.

— Наше спасение!

Её мать, крепко прижимая к груди своего внука, шествует впереди, продвигаясь к какой-то вполне определённой цели. Её фигура кажется крохотной на фоне могучих инграулов, раздвигающих перед нею людские массы.

— Благословенная императрица! — пошатываясь, ревут они. — Дорогу! Дорогу!

— Наше спасение!

Она видит их — мужей Ордалии, зрит маскарад их истерзанных лиц…прижимающихся к земле, когда сами они вдруг опускаются на колени.

— Наше спасение!

Следуя за взглядами тех из них, кто стоит в отдалении, она видит Его, опускающегося с неба, блистая в лучах заката славой и великолепием.

— Наше спасение!

Она видит Высокий Рог — его зеркальную громаду, распространяющую окрест сияние ложного солнца.

— Наше спасение!

Она тревожится о новорожденном, но всё же не чувствует острого желания поскорее забрать его у своей матери-императрицы. Она мучается вопросом о том, что произошло, и почему, даже окружённая всей этой радостной кутерьмой, она ощущает лишь опустошение.

— Наше спасение!

Она видит воинов, толпящихся на разгромленных террасах — там внизу, а также заваленную углём и золой рытвину Тракта. Она видит похожие на златозубую пилу внешние стены. Видит искрошённую Пасть Юбиль — лежащие в руинах Внешние Врата Голготтерата, как и груды обломков там, где ранее высились казавшиеся неприступными Коррунц и Дорматуз.

— Наше спасение!

Она мельком замечает исковерканный изгиб Павшего Рога, лежащего сверкающей дугой на выпирающем горбе Струпа. Она видит в небе множество кружащих точек, озарённых алым закатным светом — воронов и стервятников, парящих в потоках восходящего воздуха.

— Наше спасение!