Проходя мимо коленопреклонённых людей, Мимара иногда спотыкается об их спины, но продолжает продвигаться вперёд, не давая себе труда даже взглянуть на них, не говоря уж об извинениях.
Они не имеют значения.
Наконец, её босые ноги пересекают черту, за которую ни одна душа не смеет ступать…не считая её саму. Она не может сделать ни вдоха. Жар охватывает её от макушки до кончиков пальцев, струясь, словно льющаяся потоком вода. Чья-то рука хватает её за локоть, пытаясь оттянуть назад, но взор её неотрывен и столь же неумолим, как и солнце…
И посему вместо этого старый волшебник ковыляет рядом с нею, глядя на Аспект-Императора, хмуро взирающего на них сверху…
На Мир опускается тишина.
— Мим…
— Акка… — отвечает она, всё также рассматривая лучащийся золотом лик Анасуримбора Келлхуса.
Рыдания пронизывают её, превращая её кости в вервия. Старый волшебник подхватывает её, помогая устоять на ногах, и разворачивает её к себе, хотя взгляд её по-прежнему не отрывается от отчима.
Собравшиеся народы, могущественнейшие из Сынов Бивня удивлённо взирают.
— Он говорил правду, Мим… — бормочет Ахкеймион, в изумлении вцепляясь пальцами в свою нечёсаную шевелюру отшельника. Он хихикает с недоверчивой радостью, а затем кричит, —
Нестройные возгласы торжества вырываются из рядов воинов и адептов Кругораспятия. Заудуньяне, толпящиеся тридцатью локтями выше на груде развалин Высокой Суоль и вдоль выступа Струпа, издают вопль торжества.
— Нет… — говорит она.
Но Воинство воинств уже охватывает безумный восторг, понуждающий все эти неистовствующие тысячи упасть на колени, рыдая и простирая руки к образу их Господина и Пророка, их непобедимого Святого Аспект-Императора.
Ахкеймион хватает её за руку, его румянец сменяется бледностью.
— Мимара?
— Как ты не видишь? — визжит она. —
В голосе её звучит ошеломление столь исступленное, что оно цепляет всякую душу, его слышащую. Ликование затухает, сменяясь множеством растерянных взоров. Ахкеймион же разевает рот так широко, что кажется будто у него напрочь отсутствуют зубы.
Наисвятейший Аспект-Император стоит, осиянный солнцем нового дня. И нового Мира. Он снисходительно кивает.
— Дочь? — произносит он с улыбкой на лице.
Она моргает и снова моргает, но он по-прежнему остаётся на месте…поблёскивая, словно жук-скарабей…
— Что там? — спрашивает Анасуримбор Келлхус, хотя его нигде и не видно. — Что беспокоит тебя, Мимара?
Чёрный, мерцающий в сиянии солнца саркофаг, парящий на том самом месте, где стоит её облачённый в сияющие белые одеяния отчим …
Его львиный образ одаряет её улыбкой…
И изрекая…
— Скажи мне…
Воздетый Рог стонет под натиском немыслимой мощи. Первые порывы ветра сливаются в огромный, леденящий вихрь.
— Что ты видишь?
Шлейфы пыли, взметаясь, несутся по Шигогли.
Старого волшебника сотрясает такая дрожь, что её ладонь выскальзывает из его руки.
— ЧТО Я ЕСТЬ?
Глава двадцатая
Пепелище
The Unholy Consult (начало)
Шёпот небытия всякий раз обманывает время, сжимая в краткий миг забвение послеполуденного сна или же, напротив, бесконечно растягивая мгновения утренней дремоты. Маловеби очнулся от забытья, подобного смерти. Ему казалось, что прошло уже несколько страж…или несколько дней…или же вовсе промчались года. Хотя на самом деле едва минуло несколько мгновений.
Он по-прежнему висел, привязанный за волосы к воинскому поясу. И по-прежнему видел в мерцающем соггоманте отражение своей безумной тюрьмы — яйцевидные пятна Декапитантов у бедра…
Статуи?
Возвышающейся на фоне непроглядного мрака. Украшенной уложенной на древний манер бородой. Несущей на плечах голову, не имеющую шлема и обладающую заплетёнными на затылке волосами. Статуи, облачённой в белые одеяния…
Соляного столпа, что был Аспект-Императором.
Анасуримбором Келлхусом.
Пришло чувство…чувство вновь наступивших Лет Колыбели. Чувство неведомое людям со времён Ранней Древности — с горьких и мучительных времён Апокалипсиса.