Нечестивый Консульт

Она взирает на то, чему суждено однажды стать Священными Писаниями.

Она видит Его…

— Наше спасение!

Анасуримбора Келлхуса, Наисвятейшего Аспект-Императора. Видит как Он медленно опускается навстречу человеческому морю, простирающему к нему руки…

Старый волшебник выкрикивает её имя.

Оцепенелая одурь есть ошеломление событием столь чудовищным, что ты просто не знаешь что теперь делать и как дальше быть. Ахкеймион позволил своим ногам бездумно шагать по телам, а в его взгляде не было даже проблеска хоть какого-либо намерения или замысла. Затем он споткнулся. Ошалело огляделся вокруг. Кровавое месиво, в которое превратилась земля, от проявлений неистового торжества ходило ходуном…

— Наше спасение! — гремел, отражаясь эхом от инхоройского золота, клич мужей Ордалии, подобный ударам молота.

— Наше спасение! 

— отмечающий спуск их Господина и Пророка, тем самым, словно бы шагающего вниз по какой-то грохочущей лестнице…

Пока, наконец, Он не ступил на мирскую поверхность, заставив Голготтерат погрузиться в безмолвие. Сам образ Наисвятейшего Аспект-Императора вдруг задрожал от переполняющей его сверхъестественной мощи, очертания его тела на миг расплылись — но всего лишь на миг. А затем словно бы рябь вновь прокатилась по утихающей поверхности водоёма:

— Наше спасение! — снова раздался клич, в этот раз, однако, нестройный…а затем и вовсе растворившийся в каком-то океаническом ропоте.

Внезапно, люди, которые только что едва узнавали троих беглецов, не говоря уж о том, чтобы позаботится о них, рухнули на колени прямо среди трупов, возжаждав служить своей Благословеннейшей Императрице. Охромевший Ахкеймион мог только, глупо моргая, наблюдать за тем как Эсменет, держа на руках его новорожденного сына, приказала столпившимся вокруг инграулам доставить их, передавая из рук в руки, к её божественному супругу. Посему он не протестовал, когда рослые воины подняли его и начали перемещать у себя над головами. Казалось, его несёт наводнением, и внезапно он вспомнил, как около двадцати лет назад, в Сумне ему уже доводилось перемещаться подобным образом…в тот день, когда Святейший шрайя обрушился словом на нечестивцев-фаним и все их беззакония.

Однако же, на сей раз он не упал в обморок — во всяком случае, не в той же самой манере. Неверие в происходящее было лишь малой частью того, что его терзало. Вся его жизнь, а с тех пор как он принял Сердце Сесватхи и всё его существо, имели своим истоком это вот самое место. Ибо при всех наших притязаниях на самость, в действительности мы сплачиваемся своим я лишь вокруг того, что понимаем. То, в какой мере происходящие события способны выбить нас из колеи, соответствует тому, насколько мы сами неотличимы от наших знаний.

При отсутствии обода стрелка компаса — ещё не сам компас.

Посему до самого верхнего яруса Забытья он оставался в неком пограничном состоянии, будучи одновременно и бесчувственным и бдительным — живущим каждой деталью своего перемещения. Раны. Нависающая сверху и крушащая душу громада Рога. Засохшая кровь. Он помнил, как что-то кричал Мимаре, словно бы находясь под воздействием чьего-то ещё побуждения, нежели своего собственного — или же просто в силу дурацкого рефлекса, вызванного глупым желанием хоть на миг увидеть её удивительное лицо.

Мужи Ордалии толпились на всех ярусах Забытья, взгляды их либо лихорадочно блестели восторгом, либо казались совершенно отупелыми от неверия. Адепты, спустившись с небес, словно вороны расположились на выступающих скалах Струпа, прочие же ранговые колдуны в своих разноцветных облачениях стояли на возвышающихся одна над другой террасах бок обок с воинами. Люди преклоняли колени — некоторые молясь, а другие в силу полнейшего изнеможения. Люди сидели неподвижно, позволяя себе лишь дышать. Люди стояли и, вытягивая шеи, напряжённо всматривались, пытаясь получше разглядеть происходящее. Люди переминались и, воодушевлённые радостным ожиданием, вступали друг с другом в беседы. Мятущийся взор волшебника повсюду вычленял выразительные образы — точащего меч галеота с окровавленной головой; шайгекца, переворачивающего мертвецов, чтобы проверить их лица; сидящего и покачивающегося айнонца, снова и снова тычущего себя кинжалом в бедро.