Нечестная игра. На что ты готов пойти ради успеха своего ребенка

Роуз уставилась на проект.

– Она права, – запричитала Роуз, вскидывая руки. – Она абсолютно права. О боже, боже, боже. – Она уронила лицо в раскрытые ладони. Из груди ее вырвался долгий, несчастный стон. – Это все из-за академии, – сказала она, потом оторвала руки от лица и повторила сквозь слезы: – Это все из-за проклятой академии… она нас превратила… сделала нас всех… просто… да вы сами посмотрите на все это!

Роуз рванулась к ближайшему столу и взяла один из проектов наугад.

– Крисси Бейкер, – прочитала она, – о геохимии вулканов.

Она показала работу множеству свидетелей разоблачения, застывших с раскрытыми ртами.

– Но я знаю Дэйва Бейкера. Он геохимик, работает в Дарлтонском университете. Блин, да он завкафедрой по геохимии! Вы ведь не думаете, что это он подсказал дочери идею и сделал за нее девяносто процентов работы?

Роуз уронила проект и окинула взглядом класс.

– А как вам наш маленький талантливый виолончелист?

Она протопала к колонке, из которой играл Бах, и к фотографии юного музыканта в рамочке. Мальчик на снимке опустил глаза, рука, держащая смычок, изящно изогнулась.

– Так уж вышло, что я знаю: Картер Стэнхоуп ненавидит виолончель, ясно? Несчастный мальчик последние два года жалуется, что не хочет больше заниматься, но это никого не волнует, потому что его мамочки втемяшили себе в голову, что он вундеркинд. А на самом деле он просто старательный ребенок, который не может сказать «нет», когда ему твердят, что надо отыграть эти сраные десять тысяч часов.

Одним движением Роуз расколотила рамку о край ближайшего стола. Стекло разлетелось вдребезги, осколки заскакали по столу, зазвенели по полу. Эти звуки и ощущение бьющегося стекла разбудили что-то в душе Роуз, и в первый раз после прочтения проекта Ксандера ее едва заметно кольнуло ощущение неловкости, осознание того, как она выглядит в глазах людей, собравшихся в классе.

Но Роуз не могла остановиться. Еще не могла.

– А посмотрите на меня! – закричала она, сильно ударив пальцами в грудную клетку. – Посмотрите на меня! Я хуже всех! Я самый ужасный человек В МИРЕ! Я забыла сдать портфолио сына моей домработницы. Я выдумала несуществующее исследование и поставила под удар свою карьеру. Я убрала имя лучшей подруги моей дочери с их проекта, просто стерла его, и теперь она…

– ДА ЗАТКНИСЬ УЖЕ, РОУЗ! – взвизгнула Эмма Зеллар, топнув ногой. – ВСЕМ ПЛЕВАТЬ!

Роуз обернулась к девочке и среди ужасной охнувшей тишины увидела покрасневшее лицо Эммы Зи, ее стиснутые, прижатые к груди кулачки. В тот же страшный момент в мозгу Роуз блеснула характеристика, которую дал ей Ксандер:

«коварная, действует исподтишка… беспощадная, но неуверенная… расточительно отдает пешки, подготавливая решительный удар…»

Эмма Зи, лучшая подруга ее дочери почти с младенчества. Девочка, у которой земля ушла из-под ног. Судьба которой от сегодняшних откровений изменилась куда сильнее, чем у Роуз.

Потому что Роуз всего лишь узнала, что муж изменил ей двенадцать лет назад. Это открытие выглядело почти как знак свыше и вызывало у женщины нечто вроде облегчения.

А вот Эмма Зеллар только что узнала, что Кев не ее биологический отец, чего и сам Кев не знал всего несколько минут назад.

– О, Зи, – сказала она, желая обнять девочку, как-то ее утешить.

Но тут подошла ее собственная дочь. На круглом лице Кью были злость и стыд.

– Да, мама. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не говори больше ничего.

– Но я… я не могу…

А потом:

– Сказано было более чем достаточно, – громко и властно произнес женский голос со стороны двери. Битси Лейтон, чеканя шаг, вошла в класс.

Роуз проследила за начальственным взором женщины, увидела осколки, рассыпанные по столу, измочаленные куски картона на полу. Только сейчас Роуз заметила пугающее количество направленных на нее телефонов.

Битси хлопнула в ладоши.

– Прошу всех покинуть класс, – сказала она. – Немедленно.

После короткой паузы толпа зевак, обходя столы и стулья, нехотя поплелась к двери. Родители избегали встречаться взглядом с Роуз, но дети пялились на нее, все еще под впечатлением от оборвавшегося зрелища.

Лорен, подталкивая к двери Тессу и Ксандера, оглянулась на подругу. В глазах у нее стояли слезы. Азра шла за ними: губы сжаты, лоб нахмурен – признаки сострадания, которое не утешило Роуз, но поставило ее на место.

Потом она почувствовала, как ее голые предплечья обхватили чьи-то потные руки. Она повернула голову и увидела водянистые глаза Гарета, его гротескную рожу, ощутила отвратительное тухлое дыхание.

– Давай пойдем отсюда, Роуз, – сказал он спокойным голосом, будто обращался к душевнобольной или маленькому ребенку. – Давай заберем отсюда нашу дочь.

Нашу дочь.