Малоизвестные лисьи проделки человек забыл, но наглазные, так сказать, ежедневные и наиболее известные ему воробьиные свойства перенес на себя и применил к тем людям, которые, при многочисленных опытах жизни, успели состариться: до такого превосходства, что не скажет слова спуста и не сделает дела спроста. Он всегда осматривается и одумывается, как бы его не обманули или как бы ему не обмолвиться. По пословице: «Старый ворон не каркнет даром – либо было что, либо будет что».
Канитель тянуть
Из нагретой штыковой меди, да и из благородных золота и серебра вытягивают проволоку и из нее, ухватив клещами и плавно подергивая, не спеша и с великим терпением позывают силой на себя, волочат нити, и бити, и тонкие проволочки, вытянутые в длину и круглоутонченные (это – нити) и затем сплющенные до возможной тонины, а потому плоские (это – бити). Последние-то и называются канителью, которая с равным блеском и успехом навивается в фортепианах и арфах на басовые струны и употребляется на офицерские эполеты и для вышивания по сафьяну, сукну и бархату. Так как в последнем случае канитель погодилась на церковные ризы, то и надо полагать, что искусство тянуть ее перешло к нам, вместе с Христовой верой, из Греции, по крайней мере, мастерили ее в тех городах, где много было святыни, монастырей и церквей, как в Киеве, Новгороде, Пскове и Москве. Когда Москва победила и ослабила все города на Руси, канительное дело перешло все сюда. В Первопрестольной и в ближайших к ней шести селах четырех уездов (Московского, Бронницкого, Подольского и Богородского) оно свило себе прочное гнездо. Мелкие кустарные заведения ручными воротами тянут проволоку мелкими нумерами, а плющат большие фабрики, работая обыкновенно конным приводом канитель крупных нумеров.
Фабричному производству этих изделий минуло уже сто лет (первая фабрика, основанная около 1770 года, существует до сих пор), и, в сравнении с иностранным, наше далеко превосходит, да и сами изделия широко распространяются. В особенности большое требование на московскую канитель заявляют на нижегородской ярмарке азиатские купцы, и серебряную в большом количестве завозят в самую даль – в Индию. Стало быть, и в самом деле тянули канитель столько лет – и не зевали. Впрочем, десять лет тому назад оборвались те именно нити и бити, которые шли в дальнюю Индию: спрос страшно упал и перепугал. Давай справляться по всем землям, по всем ордам – и господин Алексеев, первый московский канительный фабрикант, дошел до корня беды, ни ближе ни дальше, как у французов в Лионе и у немцев в Нюренберге. Придумали там новый способ и довели канитель до сороковой пробы и непомерно удешевили, а наружный вид сохранили такой же. Купил москвич новые машины – и наладил дело. Теперь не только восстановился прежний спрос, но и несколько поднялся. С той поры клещи и вороты остались только у кустарей, и медленная работа, при которой волочебным нитям, кажется, и конца-края нет, скоро перестанет служить притчей во языцех и стоять в числе насмешливых поговорок. Довольно, на замену его, про обиход и того уподобления, чисто деревенского и народного, которое применяется к человеку, медленно говорящему или вяло работающему, что он делает все это так,
После дождичка в четверг
По объяснению И. М. Снегирёва («Русские в своих пословицах») на славяно-германском севере четверг был посвящен Турову, или Громову, дню (Thurstag). В этот день этому суровому богу, называемому славянами Перуном, молились о дожде. Проповедь Христовой веры обезличила языческую святость самого дня и обесцветила верования в старинного бога. Обо всем несбыточном стали говорить в смысле вышеприведенного выражения.
Затрапезный