Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

Об отсутствии на земле вполне идеального человека без пороков и недостатков, объясняемом этим кратким пословичным выражением, говорят таким образом лишь в интеллигентных слоях общества. Народ из веков привык верить, что солнце – повелитель жизни на земле, под влиянием которого находится все наше существование и все явления на земной поверхности, – солнце, как некий бог, чист и непорочен. Он не может быть запятнан: это противоречило бы достоинству и славе его. Он должен светить во всю свою силу. Недостаток единого луча не проходит даром ни земле, ни всему живущему на ней. Тоска нападает на сердце, животные проявляют чрезвычайное беспокойство, птицы среди полудня располагаются спать, когда по каким-либо случайным причинам солнечным лучам что-либо мешает проникать до земли, например сгустившийся чад и дым во время громадных лесных пожаров, густые туманы и т. п. Но и в то время солнце является громадным бронзовым кругом, высветленным и вычищенным на славу. Если иногда кажутся на нем пятна, то это – либо мимо идущее облако, либо заслонила его какая-нибудь из звезд, которых так много бродит в беспредельном пространстве вселенной между землей и солнцем. Таким же точно образом думали и в Европе в то время, когда она только что начала просвещаться светом науки, но еще далеко не отреклась от схоластических верований. В 1610 году изобретена была астрономическая труба: вся поверхность солнца оказалась усеянной как бы рисовыми зернами (каждое зерно длиной в тысячу миль). Среди них попадаются черные точки (поры) и, кроме того, пятна. Последние в конце указанного года объявились разом трем наблюдателям, и притом в разных городах и действовавшим независимо друг от друга. Фабрициус наблюдал в декабре, Галилей в октябре, а Шейнер в марте 1611 года. Духовный начальник последнего астронома советовал не доверяться глазам своим в таком серьезном деле, а потому ученый принужден был воздержаться от обнародования своего наблюдения (двое первых не были столь трусливы и опасливы). В настоящее время солнечные пятна составляют предмет весьма тщательного всестороннего изучения: существует целый ряд гипотез, пытающихся объяснить происхождение, строение и жизнь солнечных пятен. Между прочим, удалось заметить зависимость некоторых явлений на земле с числом солнечных пятен – и притом эта связь поразительна. Когда на солнце большое количество пятен, то на земле является большое число северных сияний и часто повторяются магнитные бури и т. п.

Старый воробей

Князь Кутузов молвил слово, – Хоть нескоро, да здорово, –  Старый воробей!

(Из патриотической песни Отечественной войны «За горами, за долами Бонапарте с плясунами…»)

Опытную птичку воробья, пожившего год-другой и налетавшегося по Божьему свету, не приманишь на те кучи, где сложена ворохом мякина (она же пелева и полова, древнеславянское и евангельское плевелы), – не обмануть птичку этим призрачным видом сжатого и сложенного в скирды хлеба. В мякине нечем воробью поживиться: это – хлебный колос, избитый цепами в мелкую труху, от которого самым усердным образом отвеяно съедобное зерно хлебных злаков. За последним именно и гоняется эта маленькая домашняя птичка, отличающаяся кратковременной жизнью и торопливостью истратить свой жизненный порох. Этим хлебным зерном она и жива. В Сибири, до прихода русских, воробей был неизвестен; с покорением же этой страны земледельческим русским народом и с заведением в ней пашен прилетел и этот повадливый вор, вооруженный опытом и острым глазом, привыкшим отличать хлебные скирды от мякинных ворохов. В хлебородных местах этот вор притом же докучлив и настолько многочислен, что потребовал мистических заклинаний, признан проклятой птахой, породил особую легенду о своем происхождении от чертей и в Малороссии приравнен к жидам. Тем не менее воробей счастливее многих людей, которым приходится, по пословице, сеять хлеб, а есть мякину, ходить по солому, а приносить мякину, примешивая ее в опару в таком избытке, что выпеченный хлеб кажется комком грязи, поднятым на проезжей дороге, а потребленный в пищу производит у непривычных людей острые желудочные колики и другие болезни. Такова, между прочим, судьба белорусов, питающихся так называемым пушным хлебом, который колет рот, язык и горло, но скудно питает. «Все едино – что хлеб, что мякина», – в отчаянии говорят там и в других бесхлебных местностях Русского Севера в те времена, когда совсем нечего есть, и стучится в дверь и лезет во все окна настоящая голодовка: «Чем бы ни обмануть, только бы набить брюхо».