По тем же причинам и в последовании азбучному порядку не настояло необходимости и в объяснении забавного слова шеромыга
, он же и шеромыжник в значении плута и обманщика, промышляющего на чужой счет и незаконно народившегося от французского cher ami. Равным образом забыл я и о том, что задать феферу значит то же, что досадить и наказать и проч. В этой области исследований интересны не только сами передатчики и распространители, но и самый способ передачи и переделки чужих слов. Подобная задача иного характера, и ее, несомненно, исполнят другие, могущие и знающие. Попробую, впрочем, сделать несколько указаний из этой области чужеземных переводных крылатых слов.Алтынник
Бранное слово, обращаемое к скрягам, скупцам, крохоборам, испытало ту же участь, как все старинные разменные монеты, названия которых остались в народной памяти под видом укоров и насмешек. Алтыну, бывшей серебряной монете в шесть денег или в три копейки, посчастливило лишь больше других в смысле частого упоминания до пятиалтынного включительно. До тридцати поговорок и пословиц собрал В. И. Даль в своем «Толковом словаре» как выражений народной мудрости в применениях этого слова, из которых многие особенно характерны. Бестолковому непонятливому человеку отвечают: «По-латыни два алтына, а по-русски шесть копеек». Крестинные обычаи установили правило, выраженное коротким обязательством: «От кума алтын (то есть деньги), от кумы полотно». Торговое правило вызвало изречение, объясняющее неизбежный закон во многих случаях взаимных обменов и договоров: «Жалеть алтына – отдать полтину». Житейские порядки прямо указали закон, что без денег не обзаведешься хозяйством, а тем более достатком – это значит коротко и ясно алтыном постановка спорá.
У скупого или очень расчетливого человека каждая копейка алтынным гвоздем прибита. Корыстник, мелочный и низкий взяточник обзывался в старину так: подьячий с приписъю: урывай-алтынник.Из остальных старинных монет или разменных единиц осталось в памяти народа лишь по одной поговорке. Когда разменивались кожами зверей (даже еще при Димитрии Донском), обращались в купле и продаже: кýны – цельные шкурки куниц; вéкоши – таковые от белок, или векшей; рéзаны, то есть лоскутки от тех и других шкурок, ногóты, или ножки, и лапки, и мордки, то есть рыльца. Вот и говорят пока (но очень уже редко): «Нужда кýны родит», «Не дам ни мордки». Когда приняты были татарские обычаи вместе с домашними и торговыми, обзавелись счётами (вывезенными, по преданию, из Сибири именитыми людьми Строгановыми), обзавелись спопутно кнутом и колом, приняты были вместо денежных пеней и рабства, для преступников, и татарские танги
, то есть деньги, и медные монеты – пýлы. Память о последних сохранилась в названии полушки, но теперь исчезла мало-помалу со времен указов Петра, приказавшего вести счет рублями и копейками. Тогда исчезли эти полушки вместе с грошами и алтынами. Кое-где говорят еще у Никула ни пула и за эту бородку давали две новгородки, да третью ладожанку. В последнем смысле потому именно, что новгородцы чеканили свою монету издавна, татарской монеты не принимали, предпочитая ей иноземные, которых много поступало от ганзейских купцов. Полушка также поминается почти только в поговорках, и например, в наиболее всем известной и наичаще употребительной: «За морем телушка полушка, да рубль перевозу». Теперь даже упрямые и устойчивые в старинных обычаях деревенские бабы захолустных мест нашего Севера перестали считать на алтыны и сóроки (не десятками и дюжинами, а как соболей по сороку в вязке и пучках и как в Москве даже церкви). «Возьми сорок алтын!» – подсмеивается присловье над старичанками (торговками в тверском городе Старице, обычаями оправдывающем свое название). Отвечают: «Сороцы` не сороцы`, а меньше рубля не отдам».