Нечистая сила

– На вокзале вас встретит моя жена, вы отдайте все вещи Распутина, и она сразу же приступит к их сжиганию.

Они уехали, во дворце остались Юсупов и Пуришкевич.

– Да оставьте вы свой «соваж», – сказал Феликс.

Пуришкевич положил свое оружие на письменный стол. Юсупов переоделся в офицерскую тужурку с погонами генерал-адъютанта. Дворец был пустынен, и в нем было тихо, как в гробу. Говорить не хотелось. Молодой князь с синяками под глазами сидел в кресле, покуривая египетскую сигарету. Пуришкевич напротив него помаленьку, но часто подливал себе французского коньяку.

– Редко приходится выпивать, – жаловался он…

Напряженная нота звучала в мертвой тишине ночного дворца. Внизу (они постоянно помнили об этом!) лежал убитый Распутин. Что-то неуловимое и острое коснулось сердца каждого… Юсупов и Пуришкевич одновременно испытали психический толчок.

Юсупов вспоминал об этом моменте кратко: «Вдруг меня охватила непонятная тревога». Пуришкевич писал: «Твердо помню, что какая-то внутренняя сила толкнула меня к письменному столу Юсупова, на котором лежал вынутый из кармана мой „соваж“, как я взял его и положил обратно, в правый карман брюк…»

Феликс размял в пепельнице ароматную сигарету.

– Я спущусь вниз, – сказал он.

– Хорошо, – ответил Пуришкевич и, запустив руку в карман брюк, он переставил оружие на «feu» (открытие огня).

* * *

Юсупов включил свет в подвале. Распутин лежал в той же позе, в какой его оставили. Ни малейшего биения пульса не прощупывалось в его запястье. «Сам не знаю почему, – писал Юсупов, – я вдруг схватил труп обеими руками и сильно встряхнул его. Он наклонился на бок и снова упал. Я уже собрался уйти…»

Итак, все кончено. Распутин мертв.

7. «Византийская» ночь

Распутин не был мертв… Он открыл сначала один глаз, потом второй, и под упорным взглядом его князь Юсупов невольно оцепенел. Очень хотелось бежать, но отказывались служить ноги. Распутин долго смотрел на своего убийцу. Потом четко сказал:

– А ведь завтра, Феликс, ты будешь повешен…

Юсупов молчал, завороженный. И вдруг одним резким движением Распутин вскочил на ноги («Он был страшен: пена на губах, руки судорожно бьют по воздуху»). Он часто повторял:

– Феликс… Феликс… Феликс… Феликс…

Кинулся на Юсупова и вцепился ему в горло.

Завязалась страшная, драматическая борьба.

Отбиваясь от Распутина, повисшего на нем, Феликс вытащил его на себе в тамбур, как водолаз вытаскивает из мрачной бездны противно облепившего его осьминога. Князю удалось расцепить Гришкины пальцы, в замок сведенные на его шее. При этом в руке Распутина остался тужурочный погон с вензелем Николая II.

– Пуришкевич, скорее сюда! – взмолился Юсупов.

– Феликс, Феликс… повесят! – завывал Распутин.

«Ползя на животе и на коленях, хрипя и рыча, как дикий зверь, Распутин быстро взбирался по ступеням. Весь подобравшись, он сделал прыжок и очутился возле потайной двери, ведущей во двор…» Здесь начинается какая-то мистика! Выходная дверь была закрыта, а ключ от нее лежал в кармане Юсупова.

Распутин толкнул ее, и она… отворилась.[28]

Распутин шагнул на мороз, во мрак и… пропал.

Юсупов, взбежав наверх, рухнул на диван.

– Скорее туда… стреляйте! Он жив… жив…

Пуришкевич увидел закатившиеся глаза князя. Молодой тридцатилетний мужчина лежал в глубоком обмороке. Что делать? Приводить в чувство Юсупова или гнаться за Гришкой? Пуришкевич бросил князя, а сам – та-та-та-та! – по лестнице: вниз.

Через раскрытую дверь в тамбур вливались клубы морозного пара. «То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасной действительностью: Григорий Распутин, которого я полчаса тому назад созерцал при последнем издыхании, переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль железной решетки, выходившей на улицу…» До ушей Пуришкевича долетал истошный вопль убегавшего:

– Феликс, Феликс, завтра все расскажу царицке…

Пуришкевич для начала выпалил в небо (просто так, для разрядки напряжения). Он настигал Распутина, попадая ботинками в его же следы на снегу. Заметив погоню, Гришка припустил быстрее. Дистанция – двадцать шагов. Стоп.

Прицел. Бой. Выстрел. Отдача в локте. Мимо.

– Что за черт! Не узнаю я сам себя…

Распутин уже был в воротах, выходящих на улицу.

Выстрел – опять мимо. «Или он правда заговорен?»

Пуришкевич больно укусил себя за кисть левой руки, чтобы сосредоточиться. Гром выстрела – точно в спину. Распутин воздел над собой руки и остановился, глядя в небо, осыпанное алмазами.

– Спокойно, – сказал не ему, а себе Пуришкевич.

Еще выстрел – точно в голову. Распутин волчком закружился на снегу, резко мотал головой, словно выбрался из воды после купания, и при этом опускался все ниже и ниже. Наконец тяжко рухнул в снег, но еще продолжал дергать головою. Пуришкевич, подбежав к нему, с размаху треснул Гришку носком ботинка в висок. Распутин скреб мерзлый наст, делая попытки отползти к воротам, и страшно скрежетал зубами. Пуришкевич не ушел от него до тех пор, пока тот не умер…[29]