Нечто

Прямо над головой П-III, над городом, над землёй висела невидимая субстанция, объект или сгусток не понятно чего. Точка, которую он ощущал в себе, постоянно смещалась в его теле, и он сам как бы мерцал изнутри. Точка расширялась и постепенно заполнила всё внутренне пространство П-III, так что он, оставаясь в сознании, перестал быть Пусиковым Петром Петровичем. Невдалеке он увидел девочку лет двенадцати со светлыми кудрявыми волосиками в пушистой белой шубке, на поводке рядом с ней весело прыгал и улыбался, тоже белый и пушистый, королевский пудель.

Девочка бывшему Пусикову показалась знакомой, только видел он её очень давно, может быть в детстве. Он подошёл, взял девочку за руку и повёл её к цирку. Она не испугалась и не удивилась, а спокойно и молча пошла с ним. Что-то громыхнуло, сверкнуло и с бледно-серых небес посыпалось снежное конфетти. Оно вдруг начало падать так густо, что никто из прохожих не заметил, как от могильных камней вдруг стали отделяться неясные тени животных. Дружной гурьбой побежали к цирку львы и тигры, медведи и обезьяны, скаковые лошади и верблюды, собаки, голуби, кошки. Сзади тянулись, морские котики, тюлени и большие черепахи.

Цирк постепенно заполнялся. Уже рассаживались у своих пюпитров музыканты, готовились к выходу фокусники, клоуны, акробаты и тени животных, невидимые зрителям, разместились вокруг арены.

Скоро прозвучит первая труба и мужчина в белом фраке, внешне очень похожий на Кайзера из бизнес центра «Икар», громовым голосом произнесёт: «Мы начинаем представление!» Из-под купола грянет музыка, прольются разноцветные огни и всё потонет в волшебном мерцании и свете.

Тот, кто ещё недавно был Пусиковым, выскочил на ярко освещённую арену и стремительно побежал по кругу, несколько раз высоко подпрыгнул, под восхищённые возгласы и аплодисменты зрителей стал набирать высоту, поднялся под самый купол и исчез, словно растворился в воздухе.

4

Конец января. Ночь длинная, мутная, муторная. С криками животных или людей. Днём они существуют молча, а ночью, видать, им становится невмоготу.

Петру Петровичу Пусикову не спится.

В доме напротив из чёрной дырки окна на четвёртом этаже мужская нездоровая особь злобно матерится часа два подряд. Монолог: непрерывный поток словесной блевотины, в котором слышатся фамилии известных людей из телевизионного ящика, ненависть к инородцам, олигархам, правительству и ко всему окружающему пространству.

Потом коты. Их дикие переливчатые арии, прославляющие битвы за любовь, первенство в районе и продолжение рода. Раньше они придерживались хоть каких-то традиций: пик половой активности приходился на весенние месяцы, но теперь от долгого житья среди людей они поняли, что любовью можно заниматься круглый год.

Сосед Башмаков с первого этажа любит слушать громкую музыку в три часа ночи. У него получается так – днём он выпивает, общается с друзьями, устаёт страшно. Когда же, как не ночью, ему ещё послушать популярные мелодии? Жена, мадам Башмакова, видимо возражает ему, дескать, уймись – дочке утром в школу идти. Башмакову приходится вразумлять непонятливую, бессердечную жену. Часам к пяти битьё головы супруги и оставшихся стёкол в доме у Башмаковых прекращается. Музыка и шум стихают.

Теперь можно было бы заснуть, но Петру Петровичу не до сна, хочется кого-нибудь родить или убить. Пелагея, жена его, родить уже не сможет – возраст весь вышел.

Пусиков пытается вспомнить приятные моменты из жизни, хоть что-нибудь хорошее, но почему-то всплывает одна пакость. Самому стыдно, а не то, что кому рассказать.

Гадко, горестно, говённо.

Пётр Петрович ворочается во влажных от пота простынях. Он лежит на спине с открытыми, потом закрытыми глазами. Закрытыми – открытыми… Круглые часы на стене тинькают по голове и делают ночную жизнь Пусикова совершенно невыносимой. Жена его, Пелагея, давно спит, завернувшись в кокон своего одеяла, далеко от Петра Петровича на другом берегу широкого дивана. В пространстве между супругами течёт безразличный тёмный холодный поток безвременья. Ничего уже не хочется возвращать, исправлять и бередить. Будить жену у Пусикова желания нет. Зачем? Всё, что необходимо сказать друг другу, они уже давно сказали.