В колониальном контексте эта постоянная работа по разделению (и, соответственно, дифференциации) была отчасти следствием тревоги уничтожения, которую испытывали сами поселенцы. Численно уступая, но обладая мощными средствами уничтожения, поселенцы жили в страхе, что их со всех сторон окружают "плохие объекты", угрожающие самому их выживанию и способные лишить их существования: туземцы, дикие звери, рептилии, микробы, комары, природа, климат, болезни, даже колдуны.
Система апартеида в Южной Африке и уничтожение евреев в Европе - последнее в экстремальной форме и в отдельном контексте - представляют собой два ярких проявления этой фантазии о разделении. Апартеид, в частности, открыто оспаривал возможность существования единого тела, включающего в себя более одного человека. Он предполагал существование изначальных и отдельных (уже сформированных) субъектов, каждый из которых состоит из "плоти расы", из "крови расы", способных развиваться в соответствии со своими собственными предписанными ритмами. Считалось, что достаточно приписать их к определенным территориальным пространствам, чтобы перенатурализовать их чужеродность по отношению друг к другу. Этих самобытных, отличных друг от друга субъектов призывали вести себя так, как будто в их прошлом никогда не было "проституции", парадоксальных зависимостей и всевозможных интриг, то есть разыгрывать фантазию чистоты. Неспособность исторического апартеида раз и навсегда обеспечить непроницаемые границы между множеством различных плотей апостериори демонстрирует ограниченность колониального проекта разделения. Если не считать полного уничтожения, Другой больше не является внешним по отношению к нам. Он находится внутри нас, в двойной фигуре alter ego и altered ego (l'autre Moi et du Moi autre), каждый из которых смертельно опасен для другого и для самого себя.
Колониальное предприятие черпало много энергии из своих связей со всевозможными движущими силами, с более или менее открыто выраженными желаниями, в основном находящимися ниже уровня сознания соответствующих агентов. Чтобы надолго закрепиться за покоренными туземцами, от которых они хотели во что бы то ни стало отделиться, поселенцы должны были каким-то образом конституировать их как физические объекты различного рода. В этом смысле вся игра репрезентаций при колониализме заключалась, по сути, в превращении туземцев в различные типы-образы.
Эти образы во многом соответствовали обломкам реальных биографий туземцев, их первичному статусу до встречи. Благодаря созданному таким образом изобразительному материалу к первичному статусу аутентичных человеческих личностей стал прививаться совершенно искусственный вторичный статус психических объектов. Таким образом, перед туземцами встала дилемма: как в повседневной практике определить, что относится к психическому объекту, который их попросили интериоризировать и часто заставляли принимать за себя, а что - к человеческой личности, которой они были, которой они были, несмотря ни на что, но которую в колониальных условиях им пришлось забыть.
Однажды изобретенные, эти психические мотивы стали конституировать колониальное "я". Таким образом, их внешнее положение по отношению к колониальному "я" всегда было весьма относительным. Дальнейшее психическое функционирование колониального порядка зависело от инвестиций в эти объекты. Без таких объектов и мо-тивов аффективная, эмоциональная и психическая жизнь в колониях потеряла бы свою содержательность и связность. Она тяготела к этим мотивам. Ее жизнеспособность зависела от постоянного контакта с ними, и она оказалась особенно уязвимой в разлуке с ними. В колониальной или параколониальной ситуации плохой объект (тот, что пережил первоначальное разрушение) никогда не может мыслиться как полностью внешний по отношению к себе. Он разделен с самого начала, он одновременно субъект и объект. Поскольку я несу его одновременно с тем, как он несет меня, одного преследования и упрямства недостаточно, чтобы просто избавиться от него. В конце концов, как бы я ни старался уничтожить все, что меня окружает, это никогда не сможет освободить меня от связи с этим уничтоженным третьим лицом или третьим лицом, от которого я отделился. Это происходит потому, что плохой объект и я никогда не можем быть полностью разделены. В то же время мы никогда не бываем полностью вместе.
Враг, другой, которым я являюсь