Necropolitics

Таким образом, происходит сложный процесс унификации мира в рамках безграничной (хотя и неравной) экспансии капитализма. Этот процесс идет рука об руку с переизобретением различий, повторной балканизацией этого же мира и его разделением по целому ряду линий разделения и дизъюнктивных включений. Эти линии одновременно являются внутренними для обществ и государств и вертикальными, поскольку они выявляют линии разделения, относящиеся к господству в планетарном масштабе. Планетаризация апартеида, как таковая, формируется как им.

В то время как осознание конечности земной системы еще никогда не было столь ярким, а вовлеченность человеческого рода в другие формы жизни - столь явной.

Как с этого момента по-новому поставить вопрос об освободительном потенциале порабощенного в конкретных условиях нашего времени? Что значит конструировать себя, прослеживать свою судьбу или снова создавать себя в то время, когда "человек" уже не просто сила среди нескольких других сущностей, наделенных познавательными способностями, которые, возможно, скоро превысят наши собственные? Что означает, что человеческая фигура, разделенная на множество фрагментов, вынуждена иметь дело с клубком искусственных, органических, синтетических и даже геологических сил? Достаточно ли отбросить старую концепцию абстрактного и недифференцированного гуманизма, слепого к собственному насилию и расистским пассиям? И каковы пределы ссылки на предполагаемый "человеческий вид", чье отношение к себе он может открыть заново только потому, что подвергается опасности собственного вымирания?

Более того, как в современных условиях мы можем способствовать появлению мышления, способного помочь укрепить демократическую политику мирового масштаба, мышления, основанного на взаимодополняемости, а не на различиях? На самом деле мы переживаем странный период в истории человечества. Один из парадоксов современного капитализма заключается в том, что он одновременно создает и аннулирует время. Этот двуединый процесс создания, ускорения и взрыва времени оказывает разрушительное воздействие на нашу способность "ковать память", то есть, по сути, создавать совместные пространства коллективного принятия решений, переживать подлинно демократическую жизнь. Вместо памяти мы в десятки раз увеличили наши возможности по передаче историй и всевозможных историй. Но все чаще мы имеем дело с навязчивыми историями, цель которых - не дать нам осознать свое состояние.

Что это за новое условие? Надеяться на возможную победу над хозяином больше не стоит. Мы больше не ожидаем смерти хозяина. Мы больше не верим, что он смертен. Поскольку хозяин больше не смертен, над нами господствует единственная иллюзия, а именно, что мы сами участвуем в хозяине. Теперь мы живем только одним желанием, все чаще на экранах, с экранов. Экран - это новая сцена. Экран не только стремится ликвидировать дистанцию между вымыслом и реальностью. Он стал порождать реальность. Он является частью условий века.

Демократия переживает кризис почти везде, в том числе и в старых странах, которые так долго претендовали на него. Она переживает, возможно, даже больше, чем вчера, огромные трудности в признании полной и всесторонней ценности памяти и речи как основ человеческого мира, который мы все вместе разделим и о котором должна позаботиться общественная сфера.

Обращение к речи и языку здесь важно не только благодаря их силе откровения и символической функции, но прежде всего благодаря их материальности. В каждом подлинно демократическом режиме существует материальность речи, которая проистекает из того факта, что, по сути, все, что у нас есть, - это речь и язык для высказывания о себе, о мире и для действия над этим миром. Теперь речь и язык превратились в инструменты, нанообъекты и технологии. Они стали инструментами, которые, будучи вовлечены в цикл бесконечного воспроизводства, постоянно самоинструментируются.

В результате непрекращающиеся потоки событий, обрушивающиеся на наше сознание, почти не фиксируются в нашей памяти как история. Это происходит потому, что события не фиксируются в памяти как история иначе, как после определенного труда, который является психическим в той же мере, что и социальным, короче говоря, символическим, и демократия больше не заботится о том, чтобы обеспечить этот труд на технологических, экономических и политических условиях нашей цивилизации.

Этот кризис отношений между демократией и памятью усугубляется двойным предписанием, под знаком которого мы живем, - предписанием математизировать мир и инструментализировать - предписанием, которое заставляет нас верить, что мы, люди, на самом деле являемся оцифрованными единицами, а не конкретными существами, что мир - это в конечном счете набор проблем-ситуаций, требующих решения, и что решения этих проблем-ситуаций должны быть найдены среди специалистов по экспериментальной экономике и теории игр, которым, кроме того, мы должны оставить заботу о принятии решений вместо нас.