Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Теперь уже можно было вплотную браться за осуществление давнишней мечты — вовлечение в духовную жизнь всего взрослого населения. В деревне центрами культуры должны были стать народные ома, создавать которые он приезжал во многие волости и за деятельностью которых постоянно следил, рассказывая в своих газетных статьях об опыте лучших, подробно разбирая тех, у которых «были планы Наполеона, а работа печника Агафона». Кого-то критика задевала, и обиженный посылал в газету свои оправдания, и Игнат заботился о том, чтобы все заметки обязательно печатались, потому что так — в разговоре, в полемике — пробуждался интерес к клубному делу. Вчера еще влачившие жалкое существование, больше числившиеся в списках очаги культуры просыпались, тянулись друг за дружкой к живому делу.

Технические курсы в Бежице для рабочих, «с элементами черчения и рисования», на открытии которых когда-то настаивал Беззаботнов, выросли в первый народный университет с естественно-профессиональным и историко-художественным факультетами.

В Брянске в первые дни Октября для солдат революционных полков были открыты общеобразовательные вечерние школы. Возобновились они и теперь в воинских частях и в арсенале. Но Фокин мечтал придать им характер того же народного университета с лекциями и докладами на самые широкие темы. Он взял на себя чтение рефератов по политэкономии и философии. Старшего же врача больницы при Брянском заводе Михайлова, который успешно, с демонстрацией опытов, проводил лекции на естественнонаучные темы в бежицком университете, попросил разработать цикл о гигиене для чтения рабочим и красноармейцам.

Кажется, Михайлов впервые и обнаружил, что Игнат серьезно болен. Врач сначала подумал уложить его в свою, заводскую, больницу, но больной так ослабел, что везти его за семь верст было рискованно. Так Игнат оказался в бывшей земской больнице.

О чем же он думал все эти дни, лежа на койке, о чем спорил в бреду?

— О сорок первом вагоне, Вера, вы мне напомните, пожалуйста, потом. Это очень и очень важно. А спорил я во сне с Алешей Джапаридзе. Что надо делать вначале: воспитывать в себе личность или помогать духовно в идейно расти массам? Он говорил, что делать следует то и другое одновременно, здесь нет противоречия. Я утверждал, что есть. Воспитывать в себе личность надо для того чтобы помогать не массе, а личностям, из которых состоит пролетарская масса, подниматься выше и выше. Тогда я так не ответил. Ответить я мог бы теперь, но поздно. Я опоздал. Опоздал наш полк имени Ленина… И еще я говорил с Алешей: надо ли оружие против тех, кто его поднимет первым… Они стреляли в Алешу. В безоружного… В пустыне, в песках… Ах, не опоздай тогда полк!

Кто это сказал совсем, кажется, недавно, силился вспомнить Игнат: винтовки не раз будут глядеть нам в лицо… Бубнов сказал эти слова, уезжая на подпольную работу в Киев. Но, выходит, опасность не только там, за кордоном, она для нас всюду. И чтобы эту опасность преодолеть, чтобы ее превозмочь, победить, надо спешить…

Да, из самых последних сил, но только вперед, ей навстречу, никогда не показывая спину, а только лицом — вперед!..

Но сумею ли я?

Что сумею? Ах, да, править лошадью, как делают другие. Это задача. Тут нужны сноровка, опыт, которых у меня нет. Но надо вспомнить, как делают другие: подтянуть конец вожжей, чуть приспустить…

— Ну, пошла, пошла, милая… Ты уж прости меня, Мурка, без твоей помощи я не смогу. Я попросту не успею. Потому нам с тобою надо спешить. Ну, вперед же, вперед… Ах ты какая умница, как ты поняла меня. Как ты резво пошла. А нам и надо — быстро! Вон, они уже вступают на мост… Теперь можно шагом. Теперь — стой!

Теперь я попробую успеть сам, один…

Язык точно одеревенел, слушается с трудом. То ли слово я им сказал, так ли начал? Какие же «товарищи», если винтовки — прямо мне в сердце? Это тогда на заводах, когда звал за собой, были товарищами…

А кто же они, вот эти? Разве не тот же самый народ, который ты сам поднимал против власти?

Но власть ведь теперь — ты сам?

Нет, власть — они! И их надо научить это осознавать…

Когда, когда научить, если в запасе даже не секунды — доли секунд? Кляцнет затвор, патрон войдет в патронник, и дальше — только нажать спуск…

Разве можно за долю секунды, за короткое мгновение успеть то, на что нужны были годы, столетия, — научить быть властью?

Голова горит, язык как чужой, лоб в испарине…

Прав был Андрей: еще не раз будут смотреть нам в лицо дула винтовок… Но все равно ты, политический руководитель, должен, не отводя лица, уметь встретить любую опасность…

Что же теперь не дает покоя?

Ах да, сорок первый вагон!..

— Который сейчас час? Ровно двенадцать ночи. Спите, вам надо спать.

Груня? Нет, не ее голос. Но очень знакомое лицо. Это Стася. Значит, завтра будет Вера.

— Которое сегодня число?

— Тринадцатое апреля. Но мы с вами не суеверны. Так ведь? К тому же доктора сказали, что кризис миновал. Так что вам теперь надо набираться сил. Ну-ка ложечку для подкрепления…

— Что это, опять вчерашний бульон? Но я ведь уже сказал!..