Неделя на Манхэттене

Чтобы избавить себя от выслушивания их заранее известных монологов, мы отправились изучать стенды за пределами «Русского уголка». Но, увы, во всём огромном стеклянном сарае Джейкоба Джейвица аншлаг наблюдался только у стенда с рецептами пиццы. Возле него гомонили, толкались и выпрашивали книги, другие стенды не пользовались таким успехом, хотя и силились создать неповторимое лицо.

В одном телекамера и подиум имитировали телестудию; второй начинили лампочками, как Таймс-сквер; в третьем на ярко-розовом фоне росли белые деревья; в четвёртом стояли натуральные деревья в кадках; в пятом посетителю дарили пакетик загадочного чая; в шестом продавали магические кристаллы; в седьмом делал пассы колдун; в восьмом кривлялся клоун…

Перед нами пестрели километры гигантской мировой переговорной, пытающейся заставить мир не столько читать, сколько покупать книги. И всё это гудело, бубнило, шелестело, шептало, щёлкало, напевало и выкрикивало тысячами глоток на всех языках планеты. Мы прислушивались, чтобы узнать что-то новое, но главным в частотном словаре было слово «доллар», ведь самые громкие в этой среде книготорговцы.

Потом набрели на пространство, разгороженное длинными узкими коридорами с таблицами расписания и очередями. Это оказалось загонами для автограф-сессий – авторы высаживались на насест по расписанию, и к ним по коридорчикам ползла толпа, протягивающая взятые со стендов книги. Дав миллионы автографов на своих книгах, я пялилась на это инновационное шоу, «как чукча в Эрмитаже».

Тем более что старомодно считаю автограф-сессию финалом выступления перед читательской аудиторией, а не его заменой. И покуда очередь выстаивала свой «мёртвый автограф» в узком загоне, мы пытались, но так и не поняли, кто эти авторы. Судя по обложкам в руках очереди, бóльшая часть книг тоже была про вурдалаков и приготовление пиццы. Отчётливо содержание угадывалось только там, где вес стоящих был под сто килограммов.

За автограф-фабрикой следовали стенды игрушек, которые были сперва придуманы и описаны в книжках, потом сделаны, сняты в мультиках, растиражированы в раскрасках, на дисках с песенками, выпечены в виде пирожных, сшиты в виде рюкзаков, выставлены в виде ростовых кукол и т. д. Каждый цыплёнок-лягушонок выжимал из себя деньги до последнего пёрышка, продавался в пятидесяти модификациях и преследовал ребёнка как навязчивая идея.

После мультяшных рядов показалась «нейтральная полоса» – кусок пространства, не сданный под стенды. В нём прямо на полу сидела и разговаривала куча народу, хотя в двух шагах были и кресла, и стулья, и скамейки. Было загадкой, почему им удобнее сидеть в деловой одежде на ковролине, по которому после дождя прошли тысячи подошв, чем на чистом стуле?

Одной даме даже было удобно, сидя на ярмарочном полу, пить из термоса кофе и есть бутерброд. Возможно потому, что в киоске кофе стоил как полный обед. На ВВЦ, где проходит наша Книжная ярмарка, всегда есть выбор общепита на разные кошельки, а на Книжной ярмарке в Нью-Йорке весь кофейный подряд отдали одной фирме, и она ни в чём себя не стесняла.

Кстати, у кофейной стойки именно мой «не белый» муж отметил, что 99,9 % народа на Книжной ярмарки белые, а «не белые» продают кофе, убирают мусор или трудятся двойником Обамы. В аудитории Публичной библиотеки была та же пропорция, а на улицах Манхэттена наоборот. Ведь нынче цветных детей в США больше, чем белых, уже среди подростков.

И эта объективная реальность объясняет истерику вокруг «Закона Димы Яковлева» – американцам нужны белые сироты, а не индийские и китайские, усыновление которых обходится значительно дешевле. Белые в самое ближайшее время окажутся в меньшинстве, что существенно изменит страну, в которой у них деньги и власть.

При этом «позитивная дискриминация» вузов, предоставляющих чёрным преимущества перед остальными студентами, закладывает под общество бомбу с одной стороны. А социальный паразитизм цветных, живущих поколение за поколением на пособия, закладывает её с другой. «Позитивная дискриминация» принята даже при выдаче талонов – видя человека, предки которого несколько поколений били баклуши, социальный работник даст ему талоны первому. Считается, иначе он пойдёт воровать и убивать; а у белого, латиноса, азиата или китайца всегда есть шанс выплыть.

В результате никакой котел не плавит чёрные гетто, в массе городов Юга белые опасаются заходить в чёрные районы, а чёрные – в белые. Если чёрные начинают селиться в районе, белые постепенно выезжают оттуда. Принято думать, что образованный человек не расист, поскольку знает исторические причины расизма. Но профессор Мичиганского университета Джофри Уотке опроверг это, опросив 44 873 американца.