Однако чувства благодарности к Соколову она не испытывала. Более того во время следствия он ей изрядно досаждал, и еще, он носил форму военного образца, очень похожую на ту, что носили люди с Лубянки, которые сломали ее жизнь: сначала отобрали у нее мужа, а затем и ее саму лишили надежды на будущее. То, что Соколов служил в ведомстве, которое сломало ей жизнь, автоматически зачисляло его в категорию людей, к которым она не могла испытывать никаких чувств, кроме неприязни. Анна была почти уверена, что Соколов стремился привлечь ее женское внимание, но выбранный им метод только дополнительно отталкивал ее, это было слишком похоже на шантаж. При последних встречах он неоднократно намекал, что готов вернуться к уже закрытому делу. Он говорил, что характеристики и оценки ее личности, полученные от ее коллег по работе в театре, родили в его голове сомнения, что она та самая простая домохозяйка, за которую себя выдает.
Услышав тогда эти слова, Анна не на шутку взволновалась, но теперь, трезво оценивая события, она понимала, что если Соколов стремился к достижению ее личного расположения, то возвращаться к ранее закрытому делу, ему было мало резону. Он, конечно, понимал, что убедиться в том справедливо ли Анна носит фамилию, указанную в ее паспорте, не очень трудно, для этого нужно просто сделать запрос в Москву, чтобы оттуда прислали дело на пропавшую поселянку. По фотографии в деле не сложно было бы установить действительно ли она Анна Голосова и тогда, убедившись, кем на самом деле она является, он в любом случае не добился бы ее расположения. Убедившись, что она беглянка, ее тут же необходимо было бы взять под стражу, а получив подтверждение, что Анна — это Анна, ее уже нечем будет шантажировать.
Соколов мог бы пойти на такой шаг, только чтобы отомстить ей за ее пренебрежение к его достоинствам, авторитету и положению в городе. Но, он был весьма прагматичен и скорее всего, отправлять запрос в Москву в планы Соколова совсем не входило, к тому же следовало представить аргументы для возобновления дела. Представив, как аргументы свои сомнения, он показал бы недостатки в проведении прошлого следствия, и это могло иметь неприятные последствия для развития его дальнейшей карьеры.
Рассуждая, таким образом, Анна успокоилась, решив, что возможностей открыть ее тайну было совсем немного и главное, что человек, проявляющий интерес к раскрытию этой тайны, навсегда исчез из ее жизни.
Подумав так, она задремала, но за окном уже рождалось утро. Для сна оставалось совсем немного времени, и скоро нужно будет подниматься, и отправляться в театр, но сон одолел, она провалилась и, кажется, очень давно не спала так безмятежно.
Было уже семь, давно заведенный режим мог пойти насмарку, поэтому Анастасия Георгиевна подошла, легонько постучалась и приоткрыла дверь:
— Доброе Утро, Аннушка!
Анна открыла глаза, потянулась, кивнула Анастасии Георгиевне, та прикрыла дверь, и было слышно, как она зашуршала на кухню. Анна подумала, что можно полежать еще пару минут, но почувствовала, что проваливается, сделала усилие, стряхнула сон и отправилась умываться.
Анастасия Георгиевна уже ждала ее со свежесваренным кофе:
— Что-то ты грустна сегодня. Не выспалась? Мне тоже после вчерашнего ужина было тяжеловато. Евдокия Петровна мастерица на славу. Мне подумалось, что к ним лучше ходить на обед.
Анна улыбнулась:
— Боюсь, это нам не поможет. После ее обеда мы можем захотеть отказаться и от ужина и от завтрака.
— Но, надеюсь, сегодня ты от завтрака не откажешься?
— Сегодня не откажусь, и должна признаться заснула очень не сразу. Думы одолевали, а их так просто не прогонишь.
Анастасия Георгиевна сочувственно посмотрела на Анну:
— Да, я стала замечать, тебя что-то беспокоит. Не поделишься? Бывает, расскажешь о своей боли и полегче становится.
Анна благодарно улыбнулась:
— Не беспокойтесь. Ничего, что требует вашего совета, не случилось. Просто нужно было все расставить по своим местам.
— Надеюсь, тебе это удалось.
Анна кивнула, и Анастасия Георгиевна деликатно перевела разговор на другую тему:
— Ты не забыла? Мы вчера договорились с Варварой о том, что она вечером приведет к нам детей. Надо бы не ударить в грязь лицом и приготовить к ужину что-нибудь необычное. Только сижу, думаю и ничего придумать не могу. Я ведь не такая мастерица, как Евдокия Петровна и моей фантазии не хватит, чтобы из воздуха, картошки и добрых намерений приготовить какое-нибудь необычное блюдо.
Анна поспешила успокоить Анастасию Георгиевну:
— Я поговорю с нашей буфетчицей Марией, она говорила, что ее матушка печет вкусные пирожки.
— Вот это было бы замечательно. Чай с пирогами — это хорошее решение. Ты сможешь меня известить и успокоить, если Мария согласится?
— Я прибегу в обед и все вам скажу.
— Ну, тогда пьем кофе с удовольствием, и завтракаем.
Они выпили кофе, позавтракали, Анна погуляла с Гришей и со спокойной душой отправилась в театр.
По дороге встретила актера Коржикова, увидев ее, он расплылся в улыбке: