Совершались и другие ритуалы. Пекли, варили, вышивали праздничные наряды, пели песни. Все совершалось в строгом порядке и в каждое действие вкладывался определённый смысл. Все делалось радостно, но без спешки, не торопясь, как будто люди берегли это предпраздничное время, смаковали предчувствие праздника, наслаждаясь этим предвкушением. Это тоже было здорово и в душе была тихая, светлая радость.
В канун праздника вся деревня затихла. Зима совсем засыпала дома и лес, снег заглушал все звуки. Каждая семья сидела у своего домашнего очага. Заснеженные улицы смолкли, уютно светились окошки домов, за которыми сидели семьи: бабушки и дедушки, мамы и папы и конечно детишки. Все члены семей слушали бабушек, которые рассказывали предания и сказки, быль и небыль.
Данила, Добрыня и Явор тоже сидели у очага. Все они были гости в этой деревне, но очарование праздника снизошло и на них. Предания, вместо бабушки, рассказывал Добрыня. Он рассказывал былины о богатырях земель русских и жизнь народную, голос его звучал негромко, слова лились певуче, он вел повествование как настоящий, древний, русский сказитель. Данила и Явор сидели не шевелясь и зачарованно слушали. За окошком лениво кружился снег, путая небо и землю, в очаге потрескивал огонь, было спокойно и безмятежно на душе и в мире вокруг.
Вдруг дремотное состояние взорвалось весёлыми криками. Изо всех домов радостно гомоня повалил народ стекаясь к центру, к Праздничному Древу. Загудели дудки, запели свирели, зазвенели весельем балалайки и бубны. И праздник начался. На ходу люди хватались за руки, образуя хороводы, как в калейдоскопе они перетекали один в другой, меняя направления, сужаясь и расширяясь. На улице появились столы, на которые весело наставлялась с таким тщанием приготовленные праздничные угощения. Пылали факелы, мелькали радостные лица, всюду сновали детишки. Наплясавшись народ повалил за столы. Насытившись снова плясали, пели песни, играли в игры.
Вдруг снова всё стихло. Люди, повернувшись лицом к Праздничному Древу и замерли, в ожидании чуда. И оно свершилось, ель осветилась множеством волшебных огней. Минуту спустя, как по команде со всех сторон к ней кинулись детишки разбирать подарки. Данила тоже побежал к ели и отыскав фигурку Цуката бережно снял её с пахучей ветви ели.
Цукат конечно же, тоже был здесь и веселился вместе с детьми. Он радостно сновал от ели к столу, где его каждый угощал каким-нибудь лакомством, подкрепившись он снова бросался в круговорот веселья, играл с ребятней в догонялки и в прятки. Маленькие ручки то и дело ласково теребили его плюшевые уши, а некоторые расходились до того, что пытались дернуть его за куцый хвост, но это безобразие Цукат безжалостно пресекал, разворачиваясь и строго гавкая на маленького хулигана.
Но вот праздник стал понемногу утихать, побледнели звёзды, и праздничная ночь начала отступать уступая своё место грядущему утру, с которого начнётся новый отсчёт времени. Огни на Праздничном Древе догорев потухли и уставшие, но счастливые люди потянулись по домам. И снова деревню окутала сонная тишина, праздник закончился, люди легли спать.
Лег спать и уставший, умиротворенный Данила. Перед тем, как заснуть ему пришла в голову спокойная и ясная мысль: "Да, за этот мир стоит бороться!" Он не строил мучительно планы на следующий день, а просто крепко и глубоко уснул.
А Добрыне не спалось. Нарядная, смеющаяся Осина до сих пор стояла перед его глазами. Светящееся весёлым задором, разрумянившееся лицо; соболиные брови вразлёт под которыми загадочными звёздами мерцали тёмные, как ночь глаза; смеющиеся алые губы, чёрная коса с вплетёнными разноцветными лентами летела и извивалась вслед за гордо вскинутой головой девушки, кружащейся в неистовом танце. Она, как будто, не обращала на него внимания!
Добрыня никак не мог понять, как это вместо стыдливых взглядов и зардевшихся от смущения щёк, он видел дерзкую, бурно веселящуюся девицу. Не было и следа никакого смущения и трепета! При его приближении, она ещё зажигательнее смеялась изредка обжигая его дерзким взглядом. "Как же это так?" — думал Добрыня. — "Я же должен был подойти к ней, взять за руку и отвести её, робеющую и трепетную, в хоровод…. А она? Что же это такое? Может она уже разлюбила меня? Смеётся надо мной, что ли?" Добрыня был в полной растерянности. Он всё думал, возмущался, ворочался, но девица, как наяву стояла перед ним. Дразнящий, дерзкий взгляд и вздёрнутый, упрямый подбородок никак не давали ему уснуть. "Да что это со мной?» спрашивал себя витязь изо всех сил тщетно призывая богатырский сон. "Всё, вот теперь точно пора в путь!"