Недолговечная вечность. Философия долголетия

В этом отношении жанр «автофикшн», или беллетризованной автобиографии, придуманный Сержем Дубровским в 1977 году, – это попытка вытянуть повествование из трясины однообразия. Автор не рассказывает о событиях своей жизни, но принимается за книгу, чтобы лучше понять себя, чтобы убедить себя в том, что он жив. Превращая собственную жизнь в спектакль, он чувствует себя хоть немного значительнее, он упивается неисчерпаемым богатством, которое кроется в судьбе человека, внешне ничем не примечательного. А жанр дневника формирует также и собственного читателя – товарища по заурядности, которому лестно видеть, что кто-то другой, как и он, неделю за неделей посвящает таким смехотворным и ценным наблюдениям. Возникает ощущение общей судьбы писателя и читателя – упоительное чувство, что кто-то разделяет с тобой отсутствие приключений. Этот недостаток кажется им избытком, который просто не осознает себя таковым: ничего не значащие минуты, малейшие удовольствия богаты неисчерпаемым разнообразием обстоятельств. В пустоте одного только дня кроются тысячи возможностей чего-то необычного, и нужно только вытащить их на свет, как алмаз из куска горной породы. Чем незначительнее биография, тем богаче вымысел, повествование входит в мельчайшие подробности, уделяет внимание тончайшим нюансам, возводит ничтожные детали в ранг трагедии. Взрослеть – означает вновь открывать для себя очарование обыкновенности, которая есть не что иное, как непознанная головокружительная бездна. Потому что даже в дни отлива на море случаются мини-ураганы. А еще полное отсутствие событий снабжено повествовательной структурой. Ведь что такое романный жанр: фантазии на тему желания, чей полет сдерживает блаженный груз – повествование.

Начиная с определенного возраста постоянство для нас важнее восхитительной новизны. Мы больше беспокоимся не столько о том, чтобы изменить нашу жизнь, сколько о том, как уберечь то лучшее, что в ней есть. В юности мы спрашиваем, что правильнее – реализовывать все свои устремления или учиться преодолевать себя? Прежде всего мы должны сохранить себя, – приходит ответ в зрелости. Монтень в «Опытах» цитирует Мецената, покровителя культуры и друга императора Августа:

Debilem facito manu,
Debilem pede, coxa,
Lubricos quate dentes:
Vita dum superest, bene est.

(«Пусть у меня ослабеет рука или нога, пусть зашатаются все зубы – пока у меня есть жизнь, все обстоит благополучно».)

Эти строки иллюстрируют у Монтеня следующий вывод: «Столько людей свыкаются со своими бедами, и нет столь тяжкой участи, с которой человек не примирился бы ради того, чтобы остаться в живых!»[46] Все время, пока длится жизнь, прошлое кажется нам «пророчеством наоборот», предсказывающим настоящее, а настоящее представляется ретроспективным подтверждением прошлого. У нас были причины вести себя так, как мы это сделали. Недовольный ропот, вечно сопровождающий наше существование, больше не признак слабости, но свидетельство веры в себя.

В основе представления о прошлом лежат два стереотипа: мы или видим его временем настоящих чудес и с тех пор все идет по убывающей – «раньше было лучше», как гласит соответствующее выражение; или считаем прошлое неоконченным предисловием к будущему, которому еще предстоит свершиться. Первая идея характерна скорее для консервативных взглядов, вторая – для прогрессивных. Если говорить об отдельных людях, то сторонники одной идеи находятся в плену у ностальгии – вчера все было прекрасно, – а приверженцы другой мчатся сломя голову к воображаемому идеальному будущему. С возрастом эта проблематика может поменяться на противоположную: все уже свершилось, все позади – и, однако, все еще можно сделать и переменить. Теперь немалым удовольствием для нас становится не только исследовать новое, но и глубже постигать старое, – так же как в детстве мы больше любим сказки с хорошо известным сюжетом, нам больше нравится вновь обращаться к чему-то знакомому, чем удивляться неизвестному, – или, вернее, удивление должно скрываться под привычными одеждами. Мы хотим испытывать всё те же ощущения, ту же дрожь предвкушения даже тогда, когда отлично знаем весь ход событий. Повторение успокоительно и дает чувство комфорта. Раз за разом возвращаться к любимым голосам, избранным жанрам кино и музыки, знакомым мелодиям, привычным лицам, звукам родного языка. Точно так же как для любого аромата существует своя химическая формула, так и мы в определенном возрасте уже нашли подходящую формулу жизни и больше не хотим ее менять. Даже если нас продолжает искушать перспектива какой-нибудь грандиозной кутерьмы, мы лучше, чем когда-либо прежде, понимаем, чтó у нас есть дорогого, что мы должны сохранить, на что мы можем надеяться и чего нам желать неразумно.

Здесь начинается новая жизнь