Читаем Недолговечная вечность. Философия долголетия полностью

Каждый день – как полный жизненный цикл в миниатюре: он символизирует собой деление человеческого существования на этапы, где есть и лучезарный рассвет, и торжествующий полдень, и дневные часы, полные забот и труда, и тихий покой сумерек. Утреннее пробуждение сродни маленькому ежедневному воскресению из мертвых: оно возвращает нас к свету и придает нам сил, которых мы были лишены ночью. Хотим мы этого или нет, но природа продолжает задавать ритм нашей жизни – так же как ясное или хмурое небо влияет на наше настроение. Этот ритм говорит о сохранении связи между микрокосмом человека и макрокосмом вселенной. Погода на улице будто опускает на нас метеорологический покров, и он отчасти определяет наши радости и печали. Ясный день наполняет нас весельем, а плотную пелену туч мы воспринимаем как наказание. Каждое утро встречает нас ворохом подарков – например, свежим, выпавшим за ночь снегом: мы оставляем на нем свои первые следы с призрачным ощущением начала чего-то нового. Достаточно просто закрыть глаза и уснуть, чтобы возродиться к жизни обновленным. Нужно пройти через мрак ночи, чтобы рассвет заблистал ярким солнечным светом. Плохие дни проходят, ведь в году у нас есть целых 365 возможностей пережить их и вычеркнуть из жизни. В отличие от фильма «День сурка» – чудесной сказки о времени и о любви – мы не становимся пленниками одного и того же 24-часового цикла, в точности повторяющегося каждое утро. Некоторые дни – это просто мостки, по которым мы пробираемся к концу недели, другие похожи на тюрьму, откуда мы стремимся поскорей вырваться, но есть и те, что обладают особой ясностью и светом, – как распахнутое окно, позволяющее увидеть красоту вещей.

Сон в этом отношении представляет собой великолепный символ забвения и возрождения: он дает нам ощущение – может быть, и иллюзорное, но будоражащее – возвращения к жизни после долгой ночи, когда мы соприкасались с миром теней. Это чудо, позволяющее перестать быть тенью, покинуть свою прежнюю оболочку – подобно змее, сбрасывающей кожу, – чтобы вступить в новый день, когда кажется, что все опять возможно. Ночные чудовища исчезли, вновь став призраками. Нас опьяняет восторг от вида занимающейся зари, от утреннего пения птиц. Мы отбрасываем себя вчерашних, чтобы воссоздать заново. Утро прекрасно тем, что это наше новое единение с миром. Красота утра служит для нас своего рода психологическим паспортом, который необходим, чтобы мы вернулись к повседневности. Вставать с постели, принимать душ, пить кофе или чай – эти простейшие действия воссоздают нашу тесную связь с вещами, возвращают нас на эту землю. Отказаться от сна, как стремятся некоторые безумцы, считая его пустой тратой времени, – значит уничтожить таинственную и мощную силу грез, которой подвластны любые замки´ и границы, это значит отобрать у нас суточные ритмы и во многом лишить нашу жизнь удивительного разнообразия. Мадам де Сталь, почти полностью потерявшая сон за несколько недель до смерти и продолжавшая, однако, поглощать без меры книги и идеи, сетовала: «Жизнь слишком длинна, если не спать. Ни один интерес не удержится на протяжении 24 часов»[47]. Один-единственный день – зеркало всех дней от восхода до заката, один-единственный день – зеркало всей жизни. Как герой у Ницше, мы ежевечерне умираем на закате, чтобы воскреснуть на следующее утро.

Вечное возвращение чего-то хорошего – примером может служить такое основополагающее явление культуры, как трехразовое питание, – само по себе является источником удовольствия. Время будто топчется на месте или даже совсем исчезает. В «Волшебной горе» Томас Манн так описывал жизнь в санатории близ Давоса: «Кажется, будто повторяется все тот же день; но, поскольку он один и тот же, говорить о «повторении» не вполне уместно; речь должна была бы идти о неизменном, об остановившемся «сейчас» или о вечности. За обедом тебе приносят овощной суп, как приносили вчера, как принесут завтра. Представление о времени утрачивается, и тебе открывается подлинная форма бытия, это застывшее настоящее, в котором тебе вечно приносят овощной суп»[48], Поль Моран, со своей стороны, заявлял: «Первое, что падает в воду во время плавания на судне, – это время». Великий философ Иммануил Кант в родном Кенигсберге в Восточной Пруссии на берегу Балтийского моря также вел жизнь, как будто размеренную ударами метронома, просыпаясь и ложась спать в строго определенные часы – в 5 часов утра и в 10 часов вечера – и ежедневно совершая прогулку по одному и тому же маршруту, и помешать этому смогли только два события за всю его жизнь: чтение «Эмиля» Жан-Жака Руссо в 1762 году и известие о Великой французской революции в 1789-м.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Дэвид Роберт Граймс – ирландский физик, получивший образование в Дублине и Оксфорде. Его профессиональная деятельность в основном связана с медицинской физикой, в частности – с исследованиями рака. Однако известность Граймсу принесла его борьба с лженаукой: в своих полемических статьях на страницах The Irish Times, The Guardian и других изданий он разоблачает шарлатанов, которые пользуются беспомощностью больных людей, чтобы, суля выздоровление, выкачивать из них деньги. В "Неразумной обезьяне" автор собрал воедино свои многочисленные аргументированные возражения, которые могут пригодиться в спорах с адептами гомеопатии, сторонниками теории "плоской Земли", теми, кто верит, что микроволновки и мобильники убивают мозг, и прочими сторонниками всемирных заговоров.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дэвид Роберт Граймс

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Эта книга – наиболее полное на сегодняшний день исследование взаимоотношений двух ключевых персоналий Второй мировой войны – И.В. Сталина и президента США Ф.Д. Рузвельта. Она о том, как принимались стратегические решения глобального масштаба. О том, как два неординарных человека, преодолев предрассудки, сумели изменить ход всей человеческой истории.Среди многих открытий автора – ранее неизвестные подробности бесед двух мировых лидеров «на полях» Тегеранской и Ялтинской конференций. В этих беседах и в личной переписке, фрагменты которой приводит С. Батлер, Сталин и Рузвельт обсуждали послевоенное устройство мира, кардинально отличающееся от привычного нам теперь. Оно вполне могло бы стать реальностью, если бы не безвременная кончина американского президента. Не обошла вниманием С. Батлер и непростые взаимоотношения двух лидеров с третьим участником «Большой тройки» – премьер-министром Великобритании У. Черчиллем.

Сьюзен Батлер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука