Недоступная девственница

— Боюсь, что нет. А где ты их достала?

— Помнишь тех двоих, которые заявились к тебе в Калимбе? Ну, те, о которых я говорила тебе здесь, в Лондоне.

— Да, конечно. Это было ночью. Как же зовут этого парня? Лебрун или что-то вроде того…

— Брюнель. Короче, прошлой ночью кто-то вскрыл его сейф, и там среди всего прочего были карта и слайд.

— Про сейф я читал в газетах. Как же тебе удалось раздобыть эти штуки?

— Удалось, дорогой. Это неважно. Важно другое — те люди считают, что умирающий тебе что-то рассказал.

Джайлз коротко рассмеялся.

— Бьюсь об заклад, что сейф раскурочила ты. И Уилли… Про какого умирающего ты говоришь?

— Которого пытали в Калимбе. Он говорил тебе что-то? Пожалуйста, постарайся вспомнить, Джайлз, напрягись!

— Мне совсем не надо напрягаться. Он мне ничего не говорил, — Джайлз передал карту Уилли.

— Он был без сознания все время? — спросила Модести.

— О Господи! Нет! У него были проблески сознания, но по большей части он бредил.

— Так, значит, он что-то сказал? Что именно?

— Я не знаю. Это же был иностранец, и бредил он не по-нашему.

Модести прижала руку ко лбу.

— Джайлз, с тобой легко спятить. Какой это был язык?

— Не французский, не испанский, не немецкий и не итальянский. Он был белый, если это как-то может помочь…

— Очень… миллион вариантов.

— Забудь об этом, Джайлз, — Уилли Гарвин хлопнул Джайлза по плечу, — пошли лучше на перекладину.

Странно, но Таррант мог бы поклясться, что глаза Модести загадочно блеснули. Джайлз снял свитер, споткнулся о тонкий трос растяжки и ухватился за перекладину. Он несколько раз отчаянно дернул ногами, подтянулся на несколько дюймов и бессильно повис, болтая ногами, словно огромная кукла из театра марионеток.

— Давай соберись, — подбадривал его Уилли. — И прекрати дрыгать ногами, все силы вкладывай в руки.

— Ладно, попробую, — буркнул Джайлз и, извиваясь, попробовал дотянуться подбородком до перекладины.

— Еще раз, — приказал Уилли, — немного расслабься, повиси и постарайся припомнить: если того парня пытали, то он, должно быть, взвыл от боли, когда ты начал обрабатывать раны.

— Ему уже было все равно, он ничего не чувствовал.

Джайлз с отвращением смотрел на перекладину и всем своим видом изображал сосредоточенность.

— Дыши ровно, не суетись. Сконцентрируй внимание на бицепсах. Так что он говорил?

— Все время повторял…

Джайлз дернулся всем телом, и голова его взлетела над перекладиной.

— Вспомнил!.. — радостно завопил он, отпустил руки и, ударившись подбородком о перекладину, свалился на мат. Сидя на полу и потирая ладонью челюсть, Джайлз уставился на Уилли.

— «Ньет!» Вот что он говорил, Уилли! «Ньет»! Наверное, он был русский, да?

— Недурно, Уилли, — негромко сказала Модести и улыбнулась.

Таррант одобрительно кивнул: Уилли очень умело прозондировал подсознание Пеннифезера. Вне всякого сомнения, Пеннифезер относится к категории людей, которые живут исключительно одним днем.

— Русский, — задумчиво протянул Таррант. — Месяцев семь назад на Запад перебежал некто Новиков. Технический специалист по спутниковой фотосъемке. Французы дали ему и его жене политическое убежище. Сейчас не помню, где они поселились, но несколько недель назад Новиков выехал из Франции. — Таррант глянул на Модести. — Наш друг Рене Вобуа из Второго бюро даст вам более подробную информацию; он кое-что задолжал Модести.

Модести отсутствующим взглядом смотрела себе под ноги; руки сложены на груди, голова чуть склонена в сторону.

Характерная поза, подумал Таррант: информации почти нет, но она уже анализирует ее. Та же муга, только на совершенно ином уровне. Модести производит расчеты, делает выводы… Скорее всего, они не имеют никакого отношения к формальной логике, но наверняка окажутся точными.

— Спутниковая съемка, — задумчиво произнесла Модести, — карта и слайд с координатной сеткой. Мне кажется, вы идентифицировали покойного, сэр Джеральд.

Джайлз сидел, скрестив ноги на полу, погруженный в собственные мысли.

— Интересно, что значит «шорок-дуа»? — пробормотал он еле слышно.

Все замерли.

— Что ты сказал, Джайлз? — с любопытством осведомился Уилли.

— «Шорок-дуа, што-один».

Джайлз несколько раз нараспев повторил слоги, которые звучали словно припев погребальной песни.

— Я только сейчас понял, что бедняга все время бормотал эти слова. Я просидел у его постели всю ночь и едва не сошел с ума: «шорок-дуа», «што-один». Боже, не удивительно, что потом я позабыл эту абракадабру!

Модести только слегка повернула голову, но в этом движении Таррант уловил с трудом скрываемое возбуждение.

— Это же цифры, только произнесенные по-русски, не так ли, Уилли?

— Очень похоже. Я умею считать на этом языке только до десяти, но могу сказать точно — «дуа» означает «два».

Таррант мысленно несколько раз повторил слова и сказал:

— Если позволите мне воспользоваться телефоном, через две минуты мы будем знать точный ответ.

— Конечно, сэр Джеральд. Телефон в мастерской.

Таррант кивнул и направился к двери. Модести подошла к Джайлзу и легонько пнула его босой ногой в колено.

— Вставай, Джайлз.

Джайлз поднялся — Модести обняла его и торжественно произнесла: