Недоступная и желанная

В среду следующей недели читатели нашли на страницах «Аргуса» Диабло, все еще истекающего кровью от нанесенной Мирандой раны.

Его слуга Пабло, увидевший это, бросился к хозяину, но поскользнулся в луже крови, упал прямо на тело и разразился рыданьями.

«У-ух… Убирайся прочь, ты, вонючка!»

Эти слова, к ужасу и восторгу Пабло, произнес умирающий.

Оказалось, что ужасный запах, исходящий от слуги, подействовал, как лучшая нюхательная соль, выведя хозяина из забытья. А скоро выяснилось, что злополучная ложка прошла чуть-чуть ниже сердца. В результате хоть кровь из Диабло и брызнула, как из резаной свиньи, но ранение оказалось несмертельным. К тому же и крови, как выяснилось, он потерял не так много. Капли, звук падения которых он слышал, сочились не из него, а из бутылки вина, которую, убегая, опрокинула Миранда.

Если бы, вонзая в Диабло ложку, она не ударила его коленом в пах, он бы не потерял равновесия и успел бы схватить ее. Однако Диабло упал и на какое-то время потерял сознание. При падении он ухитрился выбить челюсть, в левом боку кровоточила рана, имелись повреждения и в нижней части тела. Но Диабло был жив. И он был взбешен до беспамятства.

Лондонцы возрадовались и с жадностью продолжили чтение, а дойдя до конца, единодушно издали вздох облегчения.

Орландо подтвердил, что именно он является главным злодеем. Диабло, как и положено главному герою, спас Миранду, вернувшую себе «Фиванскую розу», и убил негодяя. И всем было ясно, что герой и героиня будут жить долго и счастливо…

В доме Эйнсвудов заключительные главы романа читали в библиотеке вслух.

С помощью своего кузена маркиза Дейна ее светлость исполняла обязанности хозяйки литературного салона, на котором присутствовали ее муж, жена и сын Дейна, Элизабет, Эмили, Берти и Джейнес. Кроме того, чтение слушали те слуги, которым посчастливилось занять места у дверей комнаты.

Приехавший в Лондон Дейн добрался до дома Эйнсвудов как раз в тот момент, когда туда вносили безжизненное тело его кузины. Пока доктор колдовал над Лидией, он стоял рядом с Эйнсвудом в углу спальни, удерживая его от лишних движений. Когда доктор закончил, Дейн выскользнул вслед за ним, оставив друга ссориться с женой.

Вечер того дня он провел со своей супругой, которая вопреки его распоряжениям уехала из Афкорта и со способной убить ее скоростью примчалась в их лондонский дом. С собой она привезла и его незаконнорожденного сына Доминика, потому что, как сказала Джессика, он очень беспокоился о папе и истошно завопил на весь дом, когда она собралась ехать без него.

Однако сейчас Доминик вел себя просто прекрасно. Он молча сидел на ковре между Эмили и Элизабет и сосредоточенно слушал. Даже во время получасового перерыва, устроенного перед прочтением двух последних глав, Доминик спокойно играл с Сьюзен и благосклонно позволял Эмили и Элизабет набивать себя сластями в явно превышающем оптимальные потребности количестве.

Вир не смог бы точно сказать, действительно ли ребенок так заинтересовался содержанием романа или его завораживает сам процесс чтения. Доминик боготворил отца и вполне мог считать естественным, что все обязаны сидеть тихо и внимательно слушать, когда читает Дейн. Но если бы причина была только в этом, то резонно было бы предположить, что, когда его обожаемого папу сменит кто-то другой, Доминик позволит себе расслабиться.

Сменила Дейна, естественно, Гренвилл. Впрочем в данном случае речь шла не просто о чтении. Лидия представляла действующих лиц романа персонально, читая реплики каждого из них особым голосом, в особой манере и даже каждый раз по-особому двигаясь. Короче говоря, она исполняла роли каждого, вживаясь в образы, хотя твердо обещала Виру, что не поднимется с дивана.

Доминик на протяжении всего чтения следил за Лидией как завороженный и в числе первых захлопал в ладоши, когда она дочитала до конца. Когда же аплодисменты переросли в овации, он начал даже подпрыгивать от избытка чувств.

Гренвилл поблагодарила слушателей глубоким плавным поклоном. Поклон был точно таким же, каким она удостоила герцога Эйнсвуда после своего представления в «Голубой сове». Но только сейчас, после того как она сняла воображаемую шляпу, Вир понял, почему этот поклон врезался в память и периодически беспокоил его, напоминая о чем-то неуловимом. Теперь он вспомнил. Он видел это театральное движение раньше, задолго до того, как хлопал глазами, глядя на то, как его копирует Гренвилл. Первый раз Вир увидел этот поклон, когда учился в Итоне.

Он повернулся к Дейну, который тоже смотрел на кузину с явным удивлением.

– Знакомый жест, не так ли? – спросил Вир.

– Ты говорил, что Лидия обладает поразительной способностью копировать чужие движения, – сказал Дейн. – Но я не могу понять, когда она могла видеть, как я делаю это.

– Что делаешь? – поинтересовалась, наконец, вернувшаяся на свой диван Лидия.

Вир, нахмурившись, проследил за тем, как она уселась и укуталась в плед, и только потом ответил.

– Поклон, – сказал он. – Этот театральный поклон.

– Мой отец был актером, – сказала она.