– Я много лет езжу самостоятельно, и за это время ни разу не причинила вреда человеку или животному, – холодно заметила Лидия. – А вот ты о себе этого не можешь сказать. Вспомни о сумасшествии, которое ты устроил во время скачек в честь дня рождения короля. Ты мчался сломя голову, действительно ничего не замечая: в результате были покалечены две прекрасные лошади.
Удар оказался чувствительным.
– Но не мои лошади! – излишне громко уточнил Вир, резко отталкиваясь спиной от двери.
Нащупав слабое место лорда Превосходный Мужчина, Лидия усилила напор:
– Однако все произошло из-тебя, – ответила она. – Устроить бешеные гонки на портсмутской дороге – твоя идея. Селлоуби рассказывал Елене, что ты вызвал своего приятеля…
– Это были честные соревнования! – Лицо Вира стало совсем мрачным. – Не моя вина в том, что этот ожиревший идиот Креншоу так неумело обращался со своими лошадьми.
– А, так он оказался неумелым в этом деле, хотя считается превосходным мужчиной. Значит, я, будучи женщиной, вообще не могу считаться наездником.
– Наездником? Ты? – рассмеялся Эйнсвуд. – Надо же до такого додуматься. Не собираешься ли ты править четверкой?
– А ты не в состоянии признать, что я способна сравняться в этом искусстве хотя бы с самыми мягкотелыми из твоих дружков?
– Можешь, конечно, попробовать посоревноваться, только, наверняка, свалишься в канаву, не дотянув и до второго этапа.
Взбешенная Лидия, сделав три резких шага, приблизилась к нему вплотную.
– О, я свалюсь? – спросила она с нотками металла в голосе. – Берусь доказать, что ты ошибаешься. На что ты готов поспорить?
Зеленые глаза Вира весело блеснули.
– На все что угодно.
– Так уж на все?
– Назови условия, Гренвилл.
Лидия быстро перебирала в уме возможные условия, пока не поняла: он сам предложил ей прекрасную идею. Решение было принято.
– Пять тысяч фунтов на приданое мисс Прайс, – выпалила она, – по тысяче на три благотворительных мероприятия, которые я назову, плюс обязательство использовать твое влияние и место в палате лордов для принятия билля о полиции.
Вир некоторое время стоял, то соединяя пальцы в замок, то разъединяя их.
– Ставка слишком велика для тебя? – ехидно спросила Лидия. – Или теперь, после этого предложения, ты начал сомневаться в моем неумении править лошадьми?
– Мне интереснее узнать, насколько ты уверена в моем умении, – парировал Вир. – Какова твоя ставка, Гренвилл?
Он придвинулся к ней еще ближе и насмешливо посмотрел сверху вниз.
– Как насчет твоей драгоценной свободы? Уверена ты в себе настолько, чтобы рискнуть ею?
Еще до того как Вир успел закончить эту фразу, Лидия поняла: она сама себя загнала в угол из-за гордыни и дурного характера.
Она молчала, но недолго. Принятие единственно возможного, как ей показалось, решения спровоцировал сам Эйнсвуд, всем своим видом показывающий, что не сомневается в ее капитуляции. Чувственные губы скривились в самой покровительственной в мире улыбке, а в зеленых глазах вызывающе плясали самые насмешливые в мире огоньки. Думать о каком-то другом решении было уже поздно. Голос рассудка протестовал слишком тихо по сравнению с рыком гордости Баллистеров, накопленной за века участия представителей рода в завоеваниях и разрушениях и настоянной на их презрении к покорившимся. Нет, Лидия не могла отступить. Она не могла даже допустить намека на свое сомнение в победе, ведь это было бы равносильно проявлению слабости или, упаси господи, страха.
– Что ж, значит, моей ставкой будет свобода, – произнесла Лидия тихо, но четко, гордо вскинув подбородок. – Если я не одолею тебя, то стану твоей женой.
Они договорились выехать из Ньюингтонских ворот точно в восемь утра следующей среды, вне зависимости от погоды, головной боли, решений парламента или самого Бога. Отказ от участия по любой причине будет рассматриваться как поражение со всеми вытекающими из этого последствиями. Каждый берет одного пассажира, который будет заниматься сменой лошадей, а также выплачивать проездные платежи. Ехать решили на одноконных повозках, на первом этапе запряженных обязательно своей лошадью. Затем появится возможность замены. Финиш был назначен у гостиницы «Анкор» в Липхуке.
Переговоры об условиях заняли около получаса. И небольшого отрезка этого времени хватило Виру, чтобы понять, какую чудовищную ошибку он совершил. Однако отступать было слишком поздно.
Воспоминания об июньских гонках были болезненными для него. Не иначе как сама судьба решила сыграть с ним злую шутку, надоумив Лидию заговорить о случившемся тогда. Иначе как такой мастер подстрекать других мог сам попасться на провокацию? На какое-то время он утратил самообладание, а значит, потерял контроль над всем остальным.
Июньскому происшествию находилось хоть какое-то оправдание: он был в дрезину пьян, когда подбил толпившихся вокруг собутыльников устроить гонки «римских колесниц» на одной из самых оживленных дорог Англии. А когда обрел здравомыслие, или, говоря проще, протрезвел, что произошло только утром, то уже сидел в своей «колеснице» на линии старта среди дюжины других экипажей, ждавших сигнала.