Я до глубокой ночи прождала возвращения «воксхолла», сидя в темноте, потому что не смела зажечь свет, и гадая, сможет ли одна недомолвка перечеркнуть все мои выверенные планы. Еще я старалась сообразить, как помочь делу. Только в два часа я отправилась домой. С утра пораньше я вернулась в «Сетон-Хаус». Машины все еще не было. Только вечером в четверг благодаря телефонному звонку в «Пентландс» я узнала, что произошло. Но к тому времени мне уже не нужно было разыгрывать потрясение. Приятно знать, что скоро Дигби Сетон заплатит за то, что он со мной сделал за те сутки. Признаться, он проявил удивительную смекалку. Его рассказ про фальшивый телефонный звонок был умным ходом. Так объяснялись любые его проговорки о смерти Мориса, которые он мог допустить, пока находился в полубессознательном состоянии. Алиби Дигби от этого только укрепилось, а положение жителей Монксмира, наоборот, ухудшилось. Мне оставалось восхищаться его изобретательностью. И гадать, сколько времени пройдет, прежде чем он решит избавиться от меня.
Добавить к уже сказанному остается немного. Вернуть топорик Джейн Дэлглиш оказалось не труднее, чем похитить. Полиэтиленовый велосипедный костюм, порезанный на тонкие лоскуты, отправился в плавание в отлив. Я убрала мясо с костяшек пальцев Мориса кислотой из чулана, и Дигби отослал свою посылку. Все это было просто, в соответствии с планом. Осталось одно небольшое добавление. Пройдет несколько дней, и я вернусь к этой диктовке. Дигби не вызывает у меня ненависти. Я буду рада, когда он умрет, мне нравится представлять его агонию, но желание наблюдать ее отсутствует. Меня не было в момент смерти Мориса Сетона — вот о чем я жалею.
Я вспомнила, что не объяснила последнюю важную деталь. Почему меня не устраивало, чтобы его труп остался в Лондоне и валялся в паддингтонской канаве грудой мертвой плоти в тряпках? Причина проста: мы должны были отрубить ему руки. Руки выдали бы тайну: он до кости ободрал себе костяшки пальцев, колотясь изнутри в крышку своего «гроба».
Голос стих, но пленка шуршала еще несколько секунд, пока Реклесс не потянулся к магнитофону и не нажал кнопку «стоп». Потом он выдернул штепсель из сети. Джейн Дэлглиш встала, что-то шепнула Лэтэму и ушла в кухню. Адам услышал плеск воды и звяканье крышки чайника. Чем она там занялась? Собралась готовить обед? Варит гостям кофе? Что у нее на уме? Теперь, когда все позади, интересен ли ей этот вихрь ненависти, уничтоживший столько жизней и грозящий испортить еще больше, в том числе ее собственную жизнь? Ясно было одно: если тетя Джейн впредь обмолвится о Сильвии Кедж, то без сантиментов вроде: «Ах, если бы мы только знали! Если бы смогли ей помочь!» Джейн Дэлглиш видела людей такими, какими они были. Раз попытки изменить их бесполезны, то жалость к ним неуместна. Никогда еще безразличие тети Джейн не производило на племянника такого сильного впечатления, как сейчас, никогда не казалось ему столь пугающим.
Лэтэм медленно отошел от камина и опустился в кресло.
— Бедняга! — выдавил он с натужным смешком. — Погибнуть из-за неудачного выбора ночного белья! Или дело в выборе спальни?
Инспектор не ответил, аккуратно смотал шнур магнитофона и взял его под мышку. Уже от двери он сообщил Дэлглишу:
— Мы вытащили коляску. Она находилась менее чем в двадцати ярдах от указанного вами места. Еще одна удачная догадка, мистер Дэлглиш!
Адам представил всю сцену: приятное утро, солнышко, безлюдье, шлюз, тишину нарушает только отдаленный шум с шоссе, плеск воды, потом голоса людей, тянущих за веревки, чавканье грязи под ногами пятящихся на берег. Наконец из водяного плена появляется кабачок-переросток, весь в водорослях, покрытый блестящей на солнце тиной. Он знал, что находка казалась подтащившим ее к берегу полицейским совсем маленькой. Впрочем, Морис Сетон тоже был недомерком.
После ухода Реклесса Лэтэм воскликнул:
— Должен поблагодарить вас за спасение моей жизни!
— Какое там! По-моему, все было наоборот: это вы сбросили ее с крыши.
— Случайность! Я не думал, что она упадет.
А как же, усмехнулся Дэлглиш. Случайность, пусть не сомневается! Лэтэму было бы совершенно невозможно жить с мыслью, что он убил женщину, даже в порядке самообороны. Что ж, если он предпочитает запомнить случившееся именно так, то пусть лучше начинает прямо сейчас, потом будет труднее. Да и какая, собственно, разница? Адаму хотелось, чтобы Лэтэм поскорее ушел. Мысль об обмене благодарностями казалась нелепой, да и боль и смятение были слишком велики, чтобы предаваться светской утренней беседе. Но кое-что все же следовало выяснить.
— Зачем вы отправились вчера вечером в коттедж «Дубильщик»? — спросил Дэлглиш. — Наверняка вы видели их — Дигби и Кедж?
Два квадратных конверта, лежавших рядом друг с другом, белели на фоне серого каменного камина. Письмо Деборы ему вскоре придется открыть. Адам поймал себя на поразительном, унизительном побуждении — бросить его в огонь, не читая, будто одним решительным движением можно предать огню все прошлое…