Следующим утром, как только Дигби отпустили, он покатил на мотоцикле с коляской на Монксмир. На тело даже не взглянул. Я велела ему не открывать коляску, но сомневаюсь, чтобы у него возник подобный соблазн. Он все еще жил в комфортабельном воображаемом мире замысла, который я для него придумала. Предвидеть, как Дигби отреагирует, когда ему надоест верить, я не могла. Но, тихо покидая тем утром «Каррингтонские конюшни», он все еще находился в образе невинного школьника, считающего, что его розыгрыш удался. Поездка прошла без происшествий. Черный мотоциклетный костюм из пластика и очки оказались прекрасной маскировкой. У Дигби был билет до Саксмундхэма от станции «Ливерпуль-стрит», и перед тем, как покинуть Уэст-Энд, он отправил по почте мое описание клуба «Кортес». Излишне говорить, что манеру печатания подделать легко, а вот саму машинку — нет. Я настучала текст несколькими неделями раньше на машинке Мориса, надев на правую руку перчатку и забинтовав пальцы на левой. Отрывок про изуродованное тело в лодке напечатал сам Морис, я изъяла его из бумаг. Его использование было одним из приятных маленьких ухищрений, которые я включила в свой план, узнав о предложенном мисс Колтроп Морису эффектном начале новой книги. Это было во всех смыслах подарком мне, а не только Морису. В значительной степени это задало всю конфигурацию задуманного убийства, но требовалось еще и блестящее исполнение, что и стало моей задачей.
Есть важная часть замысла, о какой я пока не упоминала. Странно, но именно она, которую я предполагала наиболее трудной, оказалась самой простой. Я должна была заставить Дигби Сетона жениться на мне. Думала, что потребуются недели сложных уговоров — недели, которых у меня не было. Все планирование следовало осуществить в те редкие выходные, которые он проводил на Монксмире. Я позволяла ему писать мне, потому что была уверена, что письма сгорят, но сама ему не писала, и мы никогда не созванивались. Уговорить Дигби по почте пойти на эту неприятную, но неотъемлемую часть всего плана не получилось бы. Я даже опасалась: не послужит ли это тем рифом, о который разобьется весь замысел? Но я в нем ошиблась. Не такой уж Дигби был глупец. Будь он глупцом, я бы не рискнула сделать его партнером в деле уничтожения его самого. Он умел смиряться с неизбежным. К тому же это было в его собственных интересах. Чтобы завладеть деньгами, он был обязан жениться. Никакой другой жены Дигби не желал. Ему была ни к чему жена, которая стала бы вмешиваться в его жизнь, предъявлять требования, захотела бы, чего доброго, с ним спать. И он знал о существовании главной, доминирующей причины женитьбы на мне. Никто бы не смог доказать, что мы убили Мориса, если бы ни один из нас не проговорился. А жену нельзя заставить свидетельствовать против мужа. Мы, конечно, договорились развестись через определенное время, и я проявила великодушие по части брачного соглашения. Не чрезмерное, чтобы не вызвать подозрений, а в пределах благоразумия. Я могла себе это позволить. Ему приходилось на мне жениться, чтобы купить мое молчание и забрать деньги. А я должна была выйти за него замуж, потому что хотела всех денег. Как его вдова.
Мы обвенчались без церковного оглашения 15 марта в Лондоне. Дигби взял напрокат автомобиль и рано заехал за мной. Никто нас не видел. Да и некому было: Селия Колтроп находилась в отъезде, и ее визита мы не опасались. Оливер Лэтэм и Джастин Брайс были в Лондоне. Дома ли Джейн Дэлглиш, меня не интересовало. Я позвонила Морису и сказала, что заболела и работать не буду. Он разозлился, но поскольку мое состояние его не волновало, можно было не бояться, что он заедет проведать меня. Морис ненавидел болезни. Когда его собаку рвало, он беспокоился, но не более. Морис мог бы выжить, если бы проявил каплю сострадания, заглянул в тот день в коттедж «Дубильщик» и удивился, куда я пропала и зачем ему солгала…
Но время на исходе, пленка тоже. Я свела счеты с Морисом Сетоном. Это мой триумф, а не оправдание, а рассказать надо еще о многом.