В три часа меня разбудил его крик. Сначала я решила, что голос подала морская птица. Но звук повторялся снова и снова. Я нашарила костыли и направилась к Сетону. Он в полудреме навалился на подоконник в своей спальне, вид у него был растерянный, безумный. Я уговорила его лечь. Это было нетрудно. Сетон по-детски вцепился в мою руку. Когда я подоткнула простыню ему под подбородок, он опять схватил меня за руку. «Не оставляйте меня! — взмолился Сетон. — Подождите, не уходите. Это мой вечный кошмар. Всегда одно и то же: мне снится, будто меня хоронят заживо. Побудьте со мной, пока я усну». И я осталась. Протянула ему свою руку и сидела так, пока не замерзли и не онемели пальцы, пока не стало ломить тело. В темноте Сетон многое поведал мне о себе, о не отпускающем его страхе, а потом пальцы разжались, бормотание прекратилось, он мирно уснул. Во сне у него отвисла челюсть, и вид был дурацкий, уродливый и беззащитный. Раньше мне не доводилось видеть его спящим. Я была рада полюбоваться его уродством, беспомощностью, почувствовать свою власть над ним — это было так приятно, что я даже испугалась. Сидя с ним рядом, слушая его тихое дыхание, я размышляла, как бы использовать это новое знание. Так я стала планировать убийство Мориса Сетона.
Утром он не упоминал о событиях ночи. Я не знала, полностью ли он забыл свой кошмар и мое посещение его комнаты. Вряд ли. Скорее Сетон все помнил, просто постарался выбросить из головы. В конце концов, не должен же он был извиняться, что-то мне объяснять. Нет нужды оправдываться за свою слабость перед служанкой или перед животным. Именно поэтому так приятно, так удобно иметь дома такое прирученное существо.
С планом можно было не спешить, у его смерти не было срока, и это само по себе добавляло интереса и позволяло мне придумывать более сложное и совершенное преступление, нежели то, которое было бы возможно, будь я ограничена во времени. Здесь я согласна с Морисом. Никто не в силах показать всем, на что способен, когда торопится. Возникла, конечно, срочность, когда я нашла и уничтожила машинописную копию письма Максу Герни о намерении Мориса изменить завещание. Но к тому времени мои окончательные планы были уже месяц как готовы.
Я с самого начала знала, что не обойдусь без сообщника и кем он будет. Решение использовать Дигби Сетона для устранения сводного брата, а потом и его самого, было так великолепно в своей рискованности, что я порой начинала бояться собственной смелости. Он не так глуп и гораздо более алчен, чем способны понять окружающие, более практичен, однако слабоват воображением, не то чтобы смел, зато упрям и настойчив. А главное, слаб и тщеславен. В моем плане использовались и способности Дигби, и его недостатки. Я совершила не много ошибок, манипулируя им, и если даже недооценила его в некоторых важных отношениях, то это оказалось не так существенно, как можно было опасаться. Теперь он, разумеется, превращается в помеху, в препятствие, но ему осталось недолго беспокоить меня. Если бы Дигби не так раздражал меня и был бы понадежнее, то я, может, и позволила бы ему пожить еще год. Я бы предпочла избежать пошлин на наследство Мориса. Но я не намерена позволить алчности довести меня до безумия.
Сначала я не допустила оплошности и не познакомила Дигби со своим планом убийства Мориса. Я предложила ему всего лишь запутанный розыгрыш. Он недолго в это верил, но веры от него и не требовалось. На этапе предварительного планирования ни один из нас не произносил слово «убийство». Дигби знал, я знала, но мы оба помалкивали. Придерживались версии о подготовке эксперимента — пусть небезопасного, но совершенно беззлобного. Целью являлось якобы доказать Морису возможность тайной переправки человека из Лондона на Монксмир без его ведения и помощи. Это должно было послужить нам алиби. Если бы замысел раскрылся и нас поймали с трупом, мы бы предъявили готовую версию, которую никто не сумел бы опровергнуть. Сетон, дескать, заключил с нами пари, что мы не сможем похитить его, отвезти обратно на Монксмир и не попасться. Ему вздумалось использовать в новой книге такой сюжетный ход. Многие засвидетельствуют, что Морис любил экспериментировать и очень ответственно подходил к мельчайшим деталям. Разве можно было бы обвинить нас в его неожиданной смерти в пути от сердечного приступа? Непредумышленное убийство еще куда ни шло, но только не преднамеренное.
Полагаю, Дигби почти поверил в эту чепуху. Не много найдется смелых, сильных духом мужчин, способных хладнокровно спланировать убийство, и Дигби к ним не принадлежал. Ему подавай неприятные факты в подарочной обертке. Он предпочитает закрывать глаза на реальность. На правду обо мне он всегда закрывает глаза.