Ну скинул я с себя вещички, остался только в мокрых трусах, потом в темноту отошел, там трусы отжал да снова надел, к костру вернулся. А здоровяк уже из длинных обломков доски сушилку у костра сооружает. Ну я наши вещи отжал все, у костра развесил — сушиться. И ботинки тоже расшнуровал и поставил. А потом он свой рюкзак разобрал, какое-то шмотье Маришке кинул, мне сверток сунул, и сам в темноту ушел, вернулся голый по пояс и в сухих штанах, а свой камуфляж у костра развешал. А от одежды сразу пар начал идти. Ну я снова отошел и термобелье, которое в свертке оказалось, на себя надел, бинт с ноги снял, там уже зажило все.
А потом при свете костра я нашего спасителя, наконец, рассмотреть смог, как следует. Здоровый, мускулистый, голова круглая, налысо бритая, лицо… Лицо ветерана, хотя он молодой еще. Нос у него сломан, глаза пронзительные, даже в полутьме видно, что синие и словно светятся изнутри, а у меня ощущение не исчезает, что видел я его уже где-то, а где — никак вспомнить не могу. Может, в БНБ? А по телу от шеи и до поясницы громадная такая татуировка дракона торс обвивает. Я присмотрелся, а это не дракон был, это тварь была, которая Бориса сожрала! Мне аж не по себе стало. Ну я рукой позади себя автомат нащупал, так, на всякий случай. А автомат вот он — рядом лежит, к бою готовый, только с предохранителя снять и все. Слышу, рядом Маришка ворохнулась, от удивления, наверное. А здоровяк ко мне спиной как раз на корточках сидит, вещи перекладывает. Другого случая у меня уже не будет.
Он, как щелчок предохранителя услышал, так и замер, я прямо видел, как у него спина напряглась. Маришка ахнула и затихла.
А он и говорит мне:
— Ты, Санек, только не нервничай. Ты, может, чего не понял или испугался чего-то не того. А?
А я и отвечаю.
— Чего надо, того и испугался! Видел я уже таких тварей, как на тебе нарисована! Не обманешь! Знаю я кто ты и что ты такое! Так что спасибо тебе за мое спасение, но только нам в разные стороны надо разойтись.
А он голову чуть повернул ко мне, а сам не двигается:
— И куда же я, Санек, пойду? В воду, что ли?
А я говорю:
— А меня не колышет, куда хочешь!
А тут еще и Маришка свое слово вставила:
— Ты чего, — говорит, — Шурыч, с ума сошел? Он же нам жизнь спас!
А ей и отвечаю:
— Спасти-то спас, а знаешь для чего? Чтобы нас в жертву вот этой твари, которая на нем нарисована, принести. Встречал я тут уже одного такого, еле ноги унес! — а сам здоровяка на прицеле держу.
А здоровяк этот снова ко мне поворачивается и говорит что-то, я, как услышал, что, так чуть не подпрыгнул.
— Привет, — говорит, — тебе от отца Евлампия персональный!
Подпрыгнуть-то я подпрыгнул, да ствол не опустил. Мало ли где и чего он подслушать мог! А он руки поднял, сам поднял, я его не просил, и медленно ко мне поворачивается. А я гляжу: у него крестик на груди поблескивает. Маленький такой, как искорка. Значит, он конви? Может, и конви, если только специально не нацепил. Ну я его и спрашиваю:
— Как отец Евлампий?
А он помолчал немного, глаз с меня не сводит и говорит:
— Умер отче. Похоронили мы его… Ты, парень, автомат убери. Думаешь, я смерти боюсь? Ни хрена я не боюсь. Сам недавно с того света вернулся. Так что заканчивай придуриваться. Держи.
Я смотрю, а он мне брикет с армейским пайком протягивает. А я не беру и снова спрашиваю:
— Ты сказал «мы». Кто еще с тобой был?
А он вдруг как-то сник сразу, то вроде бы для прыжка подобрался, а тут назад откинулся и на землю сел.
— Девушка со мной была, — говорит, — невеста. Марией звали.
— Ну и где она?
— Убил ее… вот этот… — и в татуировку свою пальцем тычет, а глаза у него при этом больные, как у собаки. — Ты еду-то возьми, там же все герметично упаковано, отравы точно нет.
И тут я его вспомнил! Это же он мне тогда помог, когда меня чиковские ублюдки возле интерната окружили, и я ножиком тогда махал, как ненормальный! Это он белобрысому тогда руку вывернул и ножик у него отобрал. Значит, все же человек передо мной?
Ну тут я ему и говорю:
— Перекрестись и молитву скажи! Тогда поверю!
А его уговаривать не пришлось: перекрестился он размашисто и говорит:
— Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли… — и дальше как по писанному вплоть до «аминь».
А Маришка потом и спрашивает:
— А это что?
Я хотел было ответить, да здоровяк меня опередил.
— Символ веры. То, во что верим.
Ну тут он мне руку и протянул.
— Иван, — говорит, — будем знакомы.
А мне привстать пришлось, чтобы ему руку пожать, автомат я, конечно, опустил, но все равно спросил еще:
— И кто тебя сюда прислал?
Он плечами пожал.
— Этого, братишка, я тебе объяснить не смогу. Я же натурально с того света вернулся и знаю теперь, кто и где в этом мире погибает, кому помощь нужна, понял? Не понял? Вот и я ни фига не понял еще. Но, думаю, пойму со временем, — и добавляет, — Сдается мне, рвать нам отсюда надо, но минут десять у нас еще есть, так что держите пайки́, ешьте быстро, да пусть твоя девушка мое термобелье все-таки наденет. Девушкам простывать нельзя.