Неформат

— Друг! — возмутилось подземелье. — Да в жизни Мишка с братками не кентовался! Он бы у тебя и с похмелья рюмки не принял! И живой он, живой! Я его летом видел! Он из Тюмени приезжал! Отпустите меня!

— Во! — обрадовалась вдруг Светик. — Этта который Мишка? Пряхин? В «Огах» читал?

— Он! Да! Ты что, правда Мишку знаешь?! Как же ты тогда можешь?! Девушка, нахрен я вам нужен?! Нету у меня никаких денег! Отпустите меня!!!

— Еще слово, — завопил Санька и застучал пустой бутылкой в пол, — я тебе кляп в мозги засуну!

Светик одобрительно кивнула, ей явно понравился образ кляпа в мозгах. А мне, наоборот, все происходящее совсем уже не нравилось. И я, подмигнув скисшему Саньке, сам полез в погреб.

Плоткин был перевозбужден и напоминал провинциального трагика. Я сказал ему на иврите, что Санька страшен во хмелю и лучше бы он действительно молчал, а еще лучше, чтобы минут через пять разыграл приступ астмы, тогда я смогу вывести его на воздух, откуда он и сбежит.

Я говорил и внимательно следил за лицом Плоткина, чтобы уловить огонек понимания прежде, чем он его потушит. Плоткин же смотрел на меня выпучив глаза, тяжело дыша, испуганно, словно я говорил с ним не на благородном библейском языке, а на чеченском.

Когда я вылез, Светика на месте не оказалось. Сильно расстроенный и пьяный Санька уже ждал меня с наполненными водкой стаканами. Взгляд его больше подошел бы О'Лаю. Я решил успокоить влюбленного джигита и сказал какую-то банальность по теме. Но Санька отрицательно покачал головой и выдохнул:

— Но она действительно прекрасна. Так?

В молчании прошли десять минут вместе с надеждой, что у Плоткина начнется приступ астмы. Но он сидел, как мышь в Грозном. Когда вернулась Светик, я объявил:

— Надо бы мужика отстегнуть. Он не Плоткин. Поговорить по-человечески и отпустить.

— А че ты такой тормоз, Мутант? — поинтересовалась Светик. — Я его када кормила, протестировала. Аутентичный Николай Кабанов.

— Ясное дело, — сказал Санька. — Это я еще на хате у него понял. Но… — он блудливо взглянул на меня, — в общем, решил, что он нам тут пригодится. Надо было погреб опробовать, да и вообще… — он снова на меня взглянул, — что-то же он знать может.

В общем, Санька привез сюда лжеплоткина с целью отправить меня к нему в погреб, с глаз долой, чтобы не нарушал интим. Да, а я, значит, как дурак… Впрочем, не надо преувеличивать. Двойник Плоткина, да еще живущий со знакомой Эфраиму женщиной — совсем неплохая добыча. Есть шанс, что через двойника доберемся и до оригинала. Значит будем добывать чистосердечные подробности.

Это оказалось несложным. От возможности позвонить жене и выпить водки Николай размяк, а после обещания отвезти его на машине до порога, все простил и все рассказал. Да и рассказывать, собственно, было нечего. Провинциальный актер из Тюмени — ну, парни, представляете это место, там можно нормально жить, если ты хоть как-то связан с нефтью, а твои внутренние залежи никому и нафиг. Пару лет назад пытался вырваться, торкнулся в Москву, пробовался на Мосфильме, но рылом даже на последнюю роль не вышел. Вернулся, зубы на полку, жена тихо презирает. И вдруг — междугородний звонок, какой-то администратор с Мосфильма, то есть сейчас уже он со студии ушел, но доступ к картотеке сохранил, а может скопировал, кто знает. Вот он и предложил не роль, но шабашку, за которую побольше, чем за самую главную роль платят. А всего-то надо — отрастить бороду, приехать с женой в Москву, жить легально с пропиской в чужой квартире и раз в неделю бесплатно ходить к парикмахеру. Потому что похож на какого-то крутого, которому, наверное, надо алиби. Нет, самого заказчика никогда не видел, а зачем? Деньги платит администратор. Где парикмахер? Да в агентстве, там же где и администратор, адрес-телефон есть, вот, но лучше бы не говорить кто дал…

— Блин! — расстроился Санька. — Это сколько же можно с таким баблом двойников завести, да и прочих подстав нагородить. Мы этот клубок сто лет распутывать будем, так?

А я спросил Николая, сколько еще времени он должен жить на этой квартире. И оказалось, что дела наши совсем плохи — он уже последний раз подстригся и через пять дней возвращается домой, у них и билеты уже куплены.

Это могло означать только одно — не позже, чем через пять дней Эфраим Плоткин покинет пределы России, а наш прайд, наоборот, останется в России и положит зубы на полку.

Наконец, Санька, покачиваясь, встал и провозгласил, что отпускание кенара Николая Кабанова на волю — это жест символический, приуроченный к переходу «на ты» двух поэтических душ, тише, тише, Света, я пошутил, но мы ведь правда перешли «на ты», ну вот. И должен сопровождаться народными гуляниями.

Николай, правда, слегка усомнился в способности Саньки доставить его к жене в целости и сохранности, чем страшно того обидел. После недолгих препирательств сошлись на том, что сначала отвозим Николая к жене, а затем или берем ее с собой, или отъезжаем в загул сами — там посмотрим. Санька явно собирался кутить до открытия пресловутого актерского агентства.