И они встали и начали танцевать. А когда кончили, то очутились опять на прежних местах, и ничего, решительно ничего не произошло, и Банни чувствовал себя все так же мучительно. Нет, так невозможно!.. С храбростью отчаяния он опять обнял рукой ее тонкий стан и прижал к себе, но на этот раз обнял совсем не так, как это полагается для танцев. Танцевать в этом положении, когда вас так крепко прижимают к себе, было бы совершенно немыслимо. И когда Банни отдал себе в этом отчет – он испугался. Такого рода поступок не делал ему чести – ему, студенту университета и представителю светской группы университетской молодежи. И Ви, конечно, его осудит. Не поймет, рассердится, прогонит прочь… Банни замирал от ужаса…
Но нет, она не рассердилась, и, по-видимому, она его поняла. Старая поговорка гласит, что пальцы существовали на свете раньше вилок, и так же будет правильно, если мы скажем, что объятия существовали раньше слов. В ответ на свое объятие Банни почувствовал, что его обняли тонкие руки Ви, обняли со всей той силой, на какую они были только способны. О, значит, все хорошо!
– Ви, – прошептал он, – Ви!.. Так это правда? Вы меня любите? Да?..
Вместо ответа ее губы прильнули к его, и они стояли так, крепко прижавшись друг к другу, в то время как круглый месяц лил на них свой свет, а из залы доносились веселые звуки музыки.
– Ви, я так боялся…
Она засмеялась:
– Глупый мальчик!
Но внезапно она от него отстранилась.
– Банни, мне нужно с вами поговорить. Нужно сказать одну очень важную вещь… Сядемте сейчас и поговорим. Нет, не здесь – в том конце террасы. Я хочу, чтобы мы поговорили с вами совершенно спокойно.
Голос ее звучал нервно и нерешительно. Он молча отвел ее на другой конец террасы.
– В чем дело, Ви?
– Я хотела бы, чтобы мы с вами действовали совершенно сознательно, не очертя голову, Банни. Я до сих пор не могла себе представить, чтобы кто-нибудь был счастлив в любви, и я давно уже дала клятву перед Богом, что я никогда никого любить больше не буду.
– Вам придется найти себе нового бога, если вы боитесь того, перед которым вы произнесли эту клятву, – улыбаясь, сказал Банни, к которому наконец вернулся дар речи.
– Нет, я хочу только сказать, что мы должны пообещать друг другу быть счастливыми. А как только мы почувствуем, что не можем уже больше быть счастливы, – мы разойдемся. И сделаем это совсем тихо, без скандала. Обещаем друг другу не поступать очертя голову, обещаем не ревновать и не мучить друг друга.
– Мне никого никогда не надо будет, кроме вас, и вам, конечно, ревновать не придется, – решительно заявил Банни.
– Вы ничего, ничего не знаете! Никто никогда не знает. В эти дела вмешивается всегда сам черт. О, вы не знаете, чему мне приходилось быть свидетельницей, Банни. Вы совсем еще младенец в этом отношении.
– Вы сделаете из меня взрослого, Ви.
– Как вы можете знать, что я сделаю? Что вы вообще обо мне знаете? Я вам нравлюсь, вы хотите, чтобы я вам принадлежала, но вы совершенно не знаете, что я, в сущности, собой представляю. Я могла бы рассказать вам про себя кучу небылиц, и вы всем бы им поверили. И та женщина, с которой вас судьба столкнет после меня, наговорит вам еще столько же небылиц, и вы и ей поверите. Потому что – как вы сможете доискаться правды?
– Вы мне скажете, Ви!
Сказав это, он упал перед ней на колени и покрыл поцелуями ее руку, чувствуя потребность утешить ее, ободрить. Но она оттолкнула его:
– Нет, не надо этого делать. Я хочу, чтобы вы подумали о том, что я вам сказала. Я хочу, чтобы мы обсудили все хладнокровно, потому что, понимаете, Банни, мужчина и женщина должны ничего не скрывать друг от друга. Должны говорить всегда правду, даже если эту правду и больно бывает иногда слышать. Так я говорю, Банни?
Банни молча наклонил голову, и Ви продолжала:
– Как только он или она почувствуют, что не любят больше так, как любили раньше, они должны это сказать. Лучше уйти, чем оставаться и лгать. Согласны вы на эти условия, Банни? Обещаетесь их исполнять?
– Обещаю, Ви.
– А еще я хочу, чтобы вы знали, что мне совсем не нужно ваших денег.
– У меня нет своих денег, Ви, я ничего еще не зарабатываю. Все мои деньги – отцовские. Это первая тяжелая правда.
– Да. Ну, во всяком случае мне их не надо. У меня свое дело, у вас – свое. Мы будем жить каждый у себя и встречаться, когда нам этого захочется, когда это будет нужно для нашего счастья.
– Все это чересчур удобно и просто для мужчины, Ви.
– Это игра, и в ней, как и во всякой другой, есть свои правила. Если мы не будем их исполнять, то это будет с нашей стороны равносильно плутовству.
Банни отвечал, что как он вообще никогда не плутовал ни в какой игре, так не будет плутовать и в этой. Его слова и их тон совершенно разогнали все страхи Ви. Они опять сжимали друг друга в объятиях и осыпали друг друга страстными поцелуями.
– А теперь пусти меня, Банни! – шепнула она. – Я боюсь, что сюда кто-нибудь придет. Я сейчас пойду в залу и приму участие в танцах. Потом скажу, что устала, и уйду наверх. И ты придешь ко мне, в мою комнату.
VI