Нефть!

В эту раннюю весну окна всех маленьких домиков фермеров и крестьян, живших в окрестностях Энджел-Сити, оставались весь день открытыми, и все домашние работы совершались под аккомпанемент знакомого голоса. Что бы вы ни делали – стряпали ли, стирали ли детские пеленки, – ваша душа непрестанно устремлялась ввысь на крыльях красноречия пророка. И мистер Росс во время своих прогулок не раз испытывал острое, волнующее чувство: ведь это он дал начало «третьему откровению», выдумав всю эту шумиху в тот день, когда он старался удержать старого Абеля Уоткинса от его дурного обращения с дочерью – Руфью!

VI

Банни получил послание от Дэна Ирвинга, в котором он рассказывал ему о своей новой службе. В те дни работать в Вашингтоне в качестве корреспондента радикальной прессы не представляло никакого труда: все рядовые газетные сотрудники были перегружены интересными сведениями, которыми им не разрешалось пользоваться ввиду нежелательного для правительства характера этого материала. Большинство корреспондентов кипело негодованием от всех тех новостей, которые они узнавали, и, встретив Дэна, они не замедлили излить на него все это негодование. Так что в материале у него недостатка не было. Но, к сожалению, у издательства, в котором он работал, были весьма скудные средства, и только очень небольшое количество газет интересовалось представленными им сведениями.

Президент Гардинг привел с собой целую группу единомышленников – свою политическую «стражу». Газетные сотрудники называли их «шайкой из Огайо», и эта шайка грабила все, что только могла. Барни Брокуэй дал одному из своих приспешников место в департаменте тайной полиции, и это был так называемый «оценщик». Когда вам что-нибудь было нужно, вы обращались к нему, и он назначал вам цену. Правительство Вильсона «нагуляло себе жир», эксплуатируя владенья, захваченные у союзников неприятеля, а теперь начинало толстеть правительство Гардинга, возвращая все награбленное прежним владельцам. Пять процентов было установленной таксой, и если вам нужно было вернуть себе десятимиллионное владение, то полмиллиона вы выкладывали оценщику. Хорошо осведомленные люди говорили Дэну, что более чем триста миллионов было уже расхищено из сумм, назначенных для обеспечения ветеранов войны. Во главе этого бюро стоял один из членов «шайки из Огайо». И что самое возмутительное – это то, что сколько бы подобного рода фактов вы ни выкапывали, вы все равно не могли добиться ни в одном издательстве, чтобы они были напечатаны.

Банни отнес это письмо отцу, и, как всегда, мистер Росс увидел в нем совершенно обратное тому, что видел в нем его сын. Да, без сомнения, политические деятели все в корне прогнили, а потому-то вы и не должны были полагаться на правительство. Нужно отбирать от представителей администрации все дела и передавать их в руки представителей крупной промышленности, которые будут вести их без взяток. Если бы все эти нефтяные земли с самого начала были отданы мистеру Россу и Вернону, то ни о каких подкупах не было бы и речи. Кажется, это достаточно ясно? Мистер Росс и Верн были патриотами, желавшими положить конец зловредной публичной гласности.

Верил ли отец Банни тому, что говорил? Его сын не мог бы на это ответить с полной определенностью! Много неправды говорил мистер Росс публике, говорил он неправду и своему сыну, и себе самому. Если бы вы имели возможность сорвать с него всю ту ложь, которой он был окутан, то он, может быть, не вынес бы зрелища своей наготы. Среди его врагов – членов конгресса – был один старый сенатор по имени ла Фоллетт, который особенно энергично требовал расследования дела по заключению с правительством нефтяных договоров. «Машина» Гардинга сдерживала его порывы, но она не могла запретить ему произносить речей, и он говорил в течение целых восьми часов сряду, и галереи были полны слушателями, а потом все эти свои речи он рассылал по почте за счет казны. Мистер Росс ворчал и роптал и внезапно отдал себе отчет в том, что его собственный, нежно любимый сын был на стороне всех этих беспокойных элементов. Вместо того чтобы сочувствовать тонкой политике своего отца, Банни критиковал эту политику, и отцу от этой критики становилось стыдно.