Нефть!

– Нет, – сказал Верн. – Все это дело рук Марка Эйзенберга, который заведует банковскими делами «Великой пятерки», и цель этого – выбить из конкуренции одного из независимых. Они будут тянуть нас с этим делом в суде бог знает сколько времени – целые годы. У «Консолидейтед Росс» нет такого наличного капитала, чтобы разработать все это сожженное поле. Фонтаны Лобоса истощены, а участок «Проспект-Хилл» залит водой. Разумеется, твой отец получил бы свою долю прибыли с моих заграничных предприятий, но пройдет еще много времени, прежде чем можно будет реализовать какое-нибудь из них. Так что, по-видимому, ты в конце концов предпочтешь свой пай продать.

– Кто же будет вести все эти дела?

– Вот копия с завещания Джима. Можешь взять с собой и дома все сообразить. Исполнителями завещания назначены ты и Фред Орпан. И ты и Берти получаете поровну. Разумеется, все это теперь, с его женитьбой, будет уже по-другому. Может быть, конечно, он сделал другое завещание, но если нет, то жена получит половину всего состояния, а вы с Берти – другую половину. Я обещал твоему отцу, что исполню его волю, и считаю, что должен это сделать. Сейчас я объясню тебе главное. Поле Парадиза носит твое имя, и если ты хочешь оставить его за собой и вести это дело, то я не буду, конечно, стоять на твоей дороге. Ты можешь продать какие-нибудь другие твои владения и купить у меня мою часть Парадиза по рыночной цене и лично продолжать вести это дело. Хочешь ты сделаться нефтяником?

– Нет, – поспешил ответить Банни, – не хочу.

– В таком случае я куплю у тебя часть твоего отца. Компании грозит крах, и я не стану продолжать этого дела иначе как при условии полного над ним контроля. Работать с тобой вместе, Джим-младший, я бы не мог. Твои идеалы чересчур для меня высоки. – Верн засмеялся, но смех его звучал не по-прежнему весело. – Если бы я не дал обещания твоему отцу помочь тебе, я взвалил бы весь Парадиз на твои плечи и посмотрел бы, что бы ты стал делать. Ты не соглашался с твоим отцом и восставал против того контроля, какой крупные промышленники считали нужным установить над властями. Так вот мне бы очень хотелось посмотреть, как бы ты повел свои дела, не прибегая к подкупам и не нажимая на те или другие политические пружины. Много ли у тебя осталось бы от тех восьми или десяти миллионов, которые в течение нескольких лет будут выплачивать страховые общества?

III

От всех этих неприятных и тяжелых задач Банни находил спасение в своей маленькой газете. Он приехал в воскресенье, и Рашель с несколькими юными представителями Социалистической лиги молодежи встретила его на вокзале. Их лица сияли, и они оглашали воздух такими громкими приветствиями, точно встречали какую-нибудь звезду кино. Все пожимали Банни руки, а он долго жал руку Рашель, и лицо его освещала светлая, радостная улыбка. Они были так довольны увидеть друг друга!

Маленькая контора издательства сделалась теперь его домом, его единственным домом, так как срок аренды того палаццо, который нанимал мистер Росс, давно кончился и вся их обстановка еще до поездки тети Эммы в Европу была отвезена в мебельный склад. Контора издательства состояла всего только из одной комнаты, и все, что ее наполняло, все эти бумаги, оттиски, газеты – все это было так приятно для Банни. Теперь у них было уже шесть тысяч подписчиков, и с каждым днем это число все увеличивалось. Но у Рашели по-прежнему был всего только один платный помощник; юные представители Социалистической лиги молодежи приходили в издательство по вечерам и проводили там по несколько часов в субботы и воскресенья, с жаром исполняя все те работы, которые им поручала Рашель. За все время отсутствия Банни не было в издательстве ни одного обыска и ни одного ареста. Социалисты поддерживали кандидатуру ла Фоллетта, и это было причиной того, что их на время оставили в покое.

А затем – Руфь. Банни на следующий же день поехал к ней, в их маленький коттедж. Пол еще не вернулся домой. Он остановился в Чикаго, чтобы присутствовать на конференции партии, и Руфь ждала его со дня на день. Она взяла с брата слово, что он будет присылать ей ежедневно открытки, и всякий раз, когда такая открытка запаздывала, приходила днем позже, она тотчас же начинала волноваться, представляя себе разные ужасы.