Нефть!

Выслушав эти новости, хозяин квартиры захотел послушать, что делалось в скинии «третьего откровения», но, услыхав звуки органа, предпочел иметь дело с радио QXJ, знакомившим публику с новым веселеньким трио кафешантанных певичек, дебютирующих в Энджел-Сити. «Мой миленький, маленький Джаз-беби, Рацц-беби – Куун!» Но и это ему скоро надоело, и он опять попробовал пощупать почву в скинии. На этот раз раздался могучий голос Эли, так любимый всеми калифорнийскими хозяйками. Он заговорил, и Банни и Рашель узнали цель утреннего посещения Эли. Он рассказывал своим последователям о Поле, о том, как он был с ним в детстве дружен и как потом Пол попал в дурную компанию, и та любовь, которой в детстве полно было его сердце, уступила место ненависти, злобе и зависти к тому, кому Бог открыл свою волю. Но все то зло, какое он готовил в глубине своего сердца другим, обрушилось на его собственную голову, и теперь он лежит умирающий, во власти всех тех злых страстей, которые он сам вскормил в своей душе…

Потом Эли рассказал, как он, узнав о болезни брата, поехал к нему, и умирающий, когда он подошел к его изголовью, открыл глаза, заплакал, покаялся в своих грехах и принял от него благословение. И вот теперь он, Эли, безмерно радуется, что нашел пропавшую овцу своего стада.

Несколько раз, пока Эли говорил, его речь прерывалась восторженными возгласами толпы, а когда он кончил, раздался хор благодарственных песнопений. И в то время как с улицы доносились эти звуки, дверь палаты, в которой лежал Пол, открылась, и на пороге появилась Руфь Уоткинс. Она давно уже проснулась, все слышала и теперь стояла бледная как полотно и, устремив испуганный взгляд на Банни, шептала:

– О, Банни, какая ложь! Какая возмутительная ложь!

Да, Банни тоже думал, что это была ложь, но он не мог этого доказать, а если бы и мог, то что же из того? Радио – «одностороннее учреждение»: вы можете слушать, но не можете отвечать. Этим оно приносит громаднейшую пользу капиталистической системе: граждане сидят спокойно у себя дома и вбирают в себя все то, что им преподносят, подобно тем детям, которых кормят при помощи соски. Радио – это тот фундамент, на котором строится величайшее в истории государство рабов!

XI

Губы Пола тихо зашевелились и издали слабый, едва внятный звук. Руфь наклонилась над ним и, затаив дыхание, напряженно прислушивалась.

– Он приходит в себя! О, поскорее, поскорее доктора!

Доктор пришел, тоже наклонился, послушал пульс и покачал головой.

– Произносить слова он, может быть, и будет в состоянии. Все зависит от того, какие области мозга затронуты воспалением.

Он еще послушал. Произносимые больным звуки были бессмысленны, и доктор сказал, что Пол произносит слова совершенно бессознательно. В таком состоянии он мог оставаться несколько дней, может быть, даже неделю или две.

Но Руфь продолжала жадно прислушиваться, стараясь разобрать какое-нибудь слово. Может быть, доктор ошибался, может быть, Пол понимает и хочет сказать что-нибудь, спросить?.. С замирающим сердцем она прошептала:

– Пол, Пол, ты хочешь мне что-то сказать? Да?..

Губы Пола зашевелились быстрее, звуки стали громче, и Рашель, которая была тут же, сказала:

– Это какое-то иностранное слово.

– Наверное, русское, – прибавил Банни. – Он не знает никакого другого языка.

Они продолжали напряженно прислушиваться. Получалось такое впечатление, точно эти слова произносила какая-то восковая кукла – резкие, неприятные звуки, выходившие не из груди, а из горла.

– Da zdravstvooyet Revolutsia, – проговорил Пол и произнес это слово несколько раз подряд.

– Это, должно быть, «революция», – сказал Банни.

– Vsya vlast Sovietam.

– А это что-то, очевидно, о Советах.

Но Руфь такое объяснение не удовлетворило.

– Банни, мы должны непременно, непременно узнать точно, что он говорит. Вдруг он нас о чем-нибудь просит…

Рашель попробовала ее в этом разубедить: без сомнения, он бредит, это было ясно. Но Руфь с каждой минутой приходила во все большее волнение, и слова Рашели ее только раздражали. Она спасла своего мужа, и что она понимает о страданиях других людей?

– Необходимо узнать, что говорит Пол! Необходимо. Неужели нельзя найти никого, кто знал бы по-русски?

Чтобы ее успокоить, Банни телефонировал Григорию Николаеву, прося его немедленно приехать.

Когда Банни вернулся в комнату больного, до его слуха опять донеслись непонятные отрывочные слова, и Руфь взволнованным голосом сказала Банни:

– Мне кажется, что нам надо было бы записывать, что он говорит. Вдруг он замолчит и никогда, никогда уже больше не скажет ни слова!