Нефтяная Венера

Вот она, моя Россия, взбалмошная дамочка, привыкшая к деньгам и вниманию мужчин. Все прекрасно понимают, что она груба и вульгарна, пьет и скандалит. Но достаточно одной ее улыбки – ей все простят. Одной ее нежной улыбки, одного взгляда в самые глаза. И ты уже поплыл, ты уже не владеешь собой. Моя родина, каждый шаг которой непредсказуем. Сегодня облачена в роскошное платье, ласкается и зовет, а завтра откроет дверь, накинув мятую, заляпанную футболку, руки на груди сложит, чтобы исколотых вен не было видно, оттолкнет и не узнает. Захочет – в лицо плюнет, а захочет – отдастся.

Ноги сами топают в такт музыке. Некоторые зрители пританцовывают в проходах между креслами.

Картинка фильма смешивается с калейдоскопом моих видений. Страна со свистом и улюлюканьем проносится передо мной. Матросы, громящие дворцы, и юные аристократки, флиртующие на первых балах, «деды», избивающие «салаг», и пьяные купцы, катающиеся на санях по Москве. Казаки с серьгами в ушах рубят шашками, еврейские скрипки плачут, лошади вязнут в грязи, волоча пушки, медведи пляшут на ярмарках, платки кружатся вихрем. Вожаки мужицких восстаний в клетках на Красной площади. Пальцы чекистов жмут на курки, зэки валят лес.

Вот фашистские петли, в которых повисли комсомольские мученицы. А вот и сами фашисты, идущие на расстрел прусским военным шагом, вытягивают руку в последнем салюте. Вот священники с выжженными на лбу пятиконечными звездами. Вот пьяные женщины в розовых пуховиках танцуют перед Мавзолеем в новогоднюю ночь. Вот смершевцы в темно-синих галифе стреляют в спины смертникам из штрафбатов. Черноглазые горцы режут глотки вчерашним рязанским, тамбовским школьникам в российской военной форме. Узкоглазые конники, белобородые витязи.

Тела танцующих на экране сливаются, образуя странных существ со многими головами, руками и ногами. Хохочущие, кривляющиеся лица.

Мне не нужен никакой порядок, кроме этого хаоса. Кроме этой неопределенности. Спасибо тебе, страна, за страсть, спасибо за ужасы, спасибо за прелесть, спасибо за страдания.

Летят ведьмы в ступах и со швабрами, русалки плещутся под сводами затопленных колоколен, тройки вороных влекут тачанки, поливающие пулеметным огнем. Мир, осененный татуированным крестом со спины уголовника.

Я вижу зал глазами персонажей фильма, вижу фильм глазами зрителей, вижу весь мир глазками камер слежения. Небоскребы, синие купола в золотых звездах, атомные подводные лодки, тучи стрел с горящими наконечниками. Малахит, дыба, бояре, растерзанные царевичи, космические ракеты. Банные веники сливаются с розгами, хлещущими по кровавым спинам. Пар, валящий из бань, уходит в трубы тепловых станций. Лагеря, леса, дали. Марево над черными реками, над болотами, на дне которых лежат сундуки с сокровищами, их пытались вывезти отсюда чужестранцы. Рядом покоятся их останки. А подле них защитники.

* * *

После того как в зале включился свет, мы вместе со всеми идем в холл, к накрытым столам.

– Ну как, Вань, понравился мюзикл?

– Очень понравился. Хорошо, когда все танцуют и поют!

Набрав полную тарелку закусок, мы прислонились к колонне и принялись поедать креветки и роллы. Ваня их никогда не пробовал. Мама считала, что, съев хоть кусочек сырой рыбы, обязательно заполучишь шестиметрового глиста. Соня с Машей увидели знакомых и пошли поболтать.

– Мне очень нравятся эти круглые штучки, – сказал Ваня, пережевывая роллы, распирающие рот.

– Сейчас принесу еще, – оставляю его у колонны.

Закуски закончились, пришлось ждать, когда подадут. Вернувшись к Ване, я обнаружил его в компании трех подвыпивших мужчин разного возраста. Самому старшему, мрачному типу с бородкой, на вид лет под пятьдесят, средний, очкарик, мой ровесник, а младший, брюнет с азиатскими чертами лица, на границе второго и третьего десятка. Подошел я как раз в тот момент, когда мрачный совал Ване полную рюмку.

– Спасибо, я не пью, – строго отказывается Ваня. – Это карму портит.

– Он не пьет, у него сердце! – вмешался я, показывая всем видом, что Ваня под моей опекой.

– За Россию можно! После такого фильма! – громко настаивает ровесник-очкарик. Я рассмотрел его: русоволосый интеллигент, скорее всего журналист. Какой-нибудь кинокритик.

– Я с вами за Россию выпью.

Мне налили.

– Хватит уже за Россию пить, Миша, – перебил интеллигента мрачный тип.

– Вы что, Борис, охуели?! Слава России! – на последних словах интеллигент выбросил вперед правую руку, на фашистский манер.

– Вот, блядь! Из-за таких, как вы тут, скоро полный пиздец начнется! – ругнулся мрачный с бородкой и выпил один. Азиатский юноша выпил молча. Я погладил по плечу испугавшегося ругательств Ваню, успокоил его тарелкой с роллами. Фашиствующий интеллигент выпил последним, крякнул и снова прославил Россию.

– Какая, на хуй, Россия! Тут скоро все наебнется! Надо валить! Я не хочу, чтобы ко мне в дверь вломились матросы. Хватит уже! – снова заговорил мрачный, жарко дыша парами дорогой водки.

– Налоги надо платить, чтобы государство сильное было, – обиженно буркнул юный азиат.