В конце 2013 и в начале 2014 года угроза преследования только росла, поскольку правительственные чиновники продолжали проводить четко скоординированную атаку, направленную на придание моей работе криминального оттенка. В конце октября глава АНБ Кит Александер, недвусмысленно ссылаясь на мои статьи, напечатанные по всему миру, жаловался, что "газетные репортеры готовы продать все, что у них есть, а сейчас у них есть 50000 документов", и холодно заявил, что "нам — правительству — приходится придумывать способы, как это остановить". На слушаниях в январе председатель комитета по разведке Майк Роджерс неоднократно повторял директору ФБР Джеймсу Корни, что некоторые из журналистов "продают украденное имущество", что делает их «преступниками» и «ворами», а затем уточнил, что имел в виду меня. Когда я начал писать для канадских СМИ статьи о канадской разведке, спикер парламента от лица правого крыла Стивен Харпер осудил меня, назвав «порношпионом», и обвинил
Я верил в то, что вероятность моего ареста при возвращении в Соединенные Штаты составляет меньше 50 %, даже если только по причинам имиджа правительства и споров по всему миру. Потенциальное пятно на правлении Обамы, который в этом случае стал бы первым президентом, привлекшим к уголовной ответственности журналиста за то, что тот выполнял свою работу, как мне казалось, было достаточным сдерживающим фактором. Но если события недавнего прошлого и доказали что-то, так это то, что правительство под прикрытием интересов национальной безопасности готово совершить массу неприемлемых поступков, не думая о том, как воспримет их поведение остальной мир. Последствия того, что мое предположение могло быть ошибочным (а это означало бы для меня — оказаться в наручниках и быть обвиненным в шпионаже, предстать перед федеральной судебной системой, которая зарекомендовала себя до бесстыдства лояльной Вашингтону в данных вопросах), были слишком значительными, чтобы просто игнорировать их. Я был полон решимости вернуться в Соединенные Штаты сразу, как только у меня будет более полное понимание того, чем я рискую. Между тем вне досягаемости были моя семья, друзья и возможность говорить в Соединенных Штатах о важных вещах, связанных с работой, которую я делал.
Уже то, что адвокаты и конгрессмен считали риск реальным, само по себе необычно — это явный признак того, что свобода печати нарушается. А факт присоединения журналистов к заявлениям о том, что моя работа является уголовным преступлением, стало свидетельством триумфа пропаганды правительства, которое теперь могло полагаться на квалифицированных специалистов, проделывающих всю работу за него и приравнивающих журналистские расследования к совершению преступления.
Конечно, выпады против Сноудена были гораздо жестче. Но события развивались в одном направлении. Ведущие обозреватели, которые вообще ничего не знали о Сноудене, мгновенно воспользовались тем же сценарием, чтобы подорвать его авторитет Через несколько часов после того, как им стало известно имя разоблачителя, они дружно очернили его характер и мотивы. Они вторили друг другу в том, что им двигали не его убеждения, а "нарциссизм, ищущий славы".
Ведущий