2. Широкомасштабные военные приготовления Германии на ее восточных границах, естественно, не могли остаться незамеченными, поскольку подобный размах передвижений войск невозможно скрыть в принципе. Однако существует значительная разница между непосредственной подготовкой к войне, например, связанными с ней организационно-административными мероприятиями, и военными приготовлениями, которые могут преследовать самые различные цели, тем более в воюющей стране, каковой в 1940–1941 годах являлась Германия. Было хорошо известно, что немцы широко используют шантаж военной угрозой, и отсутствие других данных позволяло предположить, что приготовления на Востоке могут служить именно этой цели. Неминуемость прямого столкновения Германии с СССР была очевидной, и его неизбежность летом 1941 года не вызывала в Москве сомнений, но рейх, как правило, совершал агрессию по сложившейся иной схеме. Она предусматривала вначале устрашающие действия, затем шантаж, часто — предъявление ультиматума, и лишь после этой цепочки следовало вторжение. Агрессии против СССР ничего подобного не предшествовало, что породило у советского руководства ложное ощущения запаса времени.
3. В 1939–1941 годах советская разведка не располагала серьезными источниками в непосредственном окружении Гитлера, высшем руководстве НСДАП, СС, вермахта и спецслужб, где можно было добыть информацию о политических решениях и намерениях руководства, часто даже не воплощенных в соответствующие документы. Вследствие отсутствия полноценного агентурного прикрытая этих наиболее важных объектов разведывательного проникновения, достоверная информация из них не поступала к советскому руководству и не давала возможности проникнуть в скрытые замыслы противника. Это явилось одной из главных причин, обусловивших успех “Руководящих указаний начальника штаба верховного главнокомандования по маскировке подготовки агрессии против Советского Союза”, предписывавших разбить дезинформацию на два этапа. На первом из них, продолжавшемся до середины апреля 1941 года, следовало “сохранять ту неопределенность информации о наших намерениях, которая существует в настоящее время”[327]
. Проводимые военно-инженерные работы и перемещение войск на Восток маскировались их отводом на отдых из зоны английских бомбардировок, предотвращением проникновения Британии на Балканы, хозяйственными работами и, главное, подготовкой операции “Зеелеве” — непосредственным вторжением на Британские острова. По дипломатическим каналам распространялись слухи о невозможности примирения с Великобританией и о неизбежном возмездии, которое скоро настигнет англичан. На втором, финальном этапе, когда с 22 апреля воинские эшелоны стали перебрасывать на Восток целые дивизии, германская секретная служба старалась выдать это за крупнейший в истории отвлекающий маневр. Принцип дезинформации был прост: чем ближе день “Б”, тем грубее могут быть ее методы. В войсках распространялись слухи о предстоящей десантной операции через Ла-Манш и Па-де-Кале, печатались немецко-английские разговорники, прикомандировывались переводчики с английского языка, а захват острова Крит представлялся в качестве генеральной репетиции операции “Зеелеве”. Чтобы придать маскировке нападения на СССР большую достоверность, абвер дезинформировал собственных военных атташе в нейтральных странах, причем, в соответствии с директивой, передаваемые им “сведения должны носить отрывочный характер, но отвечать одной общей тенденции”[328]. Передача дезинформации через ВАТ оказалась весьма удачным решением и ввела в заблуждение не одного советского агента, включая Зорге.