— Ах, да. Сними свою рубашку, — не смущаясь, добавил Хартли. — Хочу посмотреть, что под ней.
— Значит, это… — начал Джеймс, но Хартли вдруг перебил его.
— Еще кое-что забыл. Ни слова о том, как быстро любой из нас кончит. У нас обоих давно никого не было.
Джеймс буквально почувствовал облегчение.
— Это… будет забавно, — с волнением заметил он.
— Ладно, теперь снимай рубашку.
Хартли откинулся назад и выжидательно посмотрел на него.
Джеймс пожал плечами, не расстегивая, стащил рубашку через голову и кинул ее на пол. Она упала с громким звоном — в каждом кармашке были спрятаны кое-какие вещицы, Джеймс ненавидел пустые карманы.
— Нам не хватает только пива и чипсов, — смущаясь, пошутил он.
Закусив губу, Хартли рассматривал его обнаженный торс. Это продолжалось так долго, что Джеймс начал чувствовать себя странно и неловко двинул руками.
— Так… эм…
Он пытался сосредоточиться на губах Хартли, стараясь избегать этого… хищного, голодного взгляда.
— Твоя крыса… Она ведь не будет наблюдать за нами, правда?
— Это всего лишь крыса. Она просто заснет на стуле. — Хартли тряхнул головой, словно опомнившись. — В общем, сначала ты заставишь кончить меня, а потом я тебя.
Хартли принялся расстегивать штаны, и Джеймс, нервничая, наблюдал за ним. Он никогда прежде не делал ничего подобного. Когда Хартли наклонился к нему, у него была лишь одна секунда перед поцелуем.
Губы Хартли были мягкими, гладкими и очень приятными. Джеймс тут же понял, как потрескались от холода и ветра его собственные губы. Язык Хартли пробежался по ним, затем он уверенно всосал нижнюю губу Джеймса в рот, и Джеймс тут же задохнулся от внезапно поразившей его реальности происходящего.
Чувство вины, растерянности, огромного волнения вдруг накатило на него, вызвав неприятную карусель в животе, но Хартли продолжал его целовать. Казалось, Хартли совсем не волнует то, что Джеймс не отвечал на его поцелуй. Его губы, язык, исследуя рот Джеймса, постоянно двигались, нетерпеливо и возбужденно, а затем он низко застонал в поцелуй. Это звук неожиданно превратил нервную карусель внутри в возбуждение.
И Джеймс отреагировал. Нерешительно и судорожно, стараясь следовать движениям Хартли. Тот отвечал ему вдвойне. Джеймс почувствовал, как его тело отозвалось жаром в паху. Он знал, что возбудился только от этого. Бля, это было действительно так давно.
Отличная, великолепная идея, Хартли был гением, и Джеймс собирался сказать ему об этом, как только тот перестанет ласкать его своими мягкими, нежными губами…
Ладонь Хартли прикоснулась к его запястью, и Джеймс, не задумываясь, обхватил ее своей рукой. Хартли выдернул ладонь и, взяв Джеймса за запястье, потянул его руку себе между ног.
Страх. Возбуждение. Волнение. Смущение.
Хартли прижал его руку с своему паху, и Джеймс почувствовал под ладонью его твердый и горячий член. Он оторвался от губ Пайпера, не упустив его чувственный жалобный стон, который заставил Джеймса пожалеть об этом, но затем он начал поглаживать Хартли, не отрывая взгляда от его лица.
Хартли запрокинул голову, его шея обнажилась. Он порнографически застонал и закусил губу. Джеймс повернул руку, чтобы было удобнее, а Хартли… господи, он был бессовестно громким. Каждое легкое движение ладони вызывало у него стон поощрения. Джеймс прижал большой палец к основанию его члена, и звук, который при этом издал Хартли, заставил его почувствовать, как вдруг тесно стало в штанах.
Хартли был очень красивым. Джеймсу нравилось, как приоткрываются его губы, как он сжимает ногами его собственные бедра, как он откидывается назад, словно открываясь.
— Sei molto sensibile quando ti tocco. (Ты такой чувствительный, когда я тебя трогаю, — итал.)
Старая привычка говорить на итальянском во время секса взяла верх.
— Logicamente `e passato troppo tempo (Вполне ожидаемо, ко мне давно никто не прикасался, — итал.), — тут же ответил Хартли.
Никто никогда прежде не разговаривал с ним в постели на итальянском. Он начал двигать рукой быстрее, ему совершенно не хотелось увязнуть в словах, которые ему пришлось бы переводить в уме. Не отрывая взгляда от губ Хартли — его мотивации, — он скользил ладонью по члену все быстрее и быстрее, слушая пронзительные стоны и пытаясь подстроиться под них.
Его ладонь стала гладкой от естественной смазки — самое странное ощущение, которое он когда-либо испытывал, но что-то удивительно живое и эротичное было в том, что в этом участвовал кто-то еще. От каждого движения руки Хартли содрогался и стонал.
— Baciami, — выдохнул он.
«Поцелуй меня», — перевел про себя Джеймс и сделал это без колебаний. Он впился в чужие губы, и для Хартли это, должно быть, стало переломным моментом. Он со всей силы сжал запястье Джеймса, и, черт, какой же стон вырвался из него, низкий, хриплый и чувственный, он выгнулся, подавшись бедрами вперед, и кончил.
Джеймс с сомнением посмотрел на свою руку, залитую спермой. Святое дерьмо, что он только что сделал? Зачем? Почему? Это было…
— Хорошо. — Хартли все еще тяжело дышал. Откинув со лба волосы, он добавил. — Прислонись к столу, я отсосу тебе.