Но как ни пытался Бота исправить положение, все выходило боком. Экономика, едва двинувшись вверх, остановилась и покатилась вниз. Отправлять военных в каждую трущобу на подавление малейших беспорядков – дело не то чтобы дешевое. Этим черным стало вообще не угодить. Вот, скажем, предложил он проклятому Нельсону Манделе свободу в обмен на обещание не нападать на правительство. «Перестань дерзить!» – только и потребовал Бота. «Еще чего! Тогда я остаюсь за решеткой», – отвечал этот сукин сын после двадцати лет заключения и правда остался сидеть в своей островной тюрьме.
Постепенно выяснилось, что из всех реформ, проведенных в рамках новой конституции, лучше всего П. В. Боте удалось превращение самого себя из премьер-министра в президента. И превращение Манделы в еще более признанного кумира, чем прежде.
Остальное осталось, как было. Хотя нет. Остальное стало хуже.
Боту это начинало утомлять. Он понимал, что дело может кончиться победой АНК. И тогда… Кто по доброй воле отдаст шесть ядерных зарядов в руки неграм-коммунистам? Уж лучше демонтировать бомбы и сделать из этого пиар! «Мы сознаем свою ответственность» и бла-бла, на глазах у экспертов МАГАТЭ.
А почему бы, собственно, и нет? Президент пока еще не созрел до принятия этого решения, но все же позвонил лично ответственному за проект инженеру, чтобы заранее перевести того в режим ожидания. Как? Он не вяжет лыка уже в девять утра? Это невозможно!
Вот так маленький просчет инженера ван дер Вестхёйзена (из-за которого шесть бомб превратилось в семь) внезапно обернулся для него ужасным кошмаром. Президент упомянул возможность демонтажа всех шести бомб. Всех шести. Но не седьмой. Ее ведь не существовало.
Теперь инженер мог либо признать свою ошибку и сознаться, что больше года ее скрывал, и уйти в позорную отставку с минимальной пенсией.
Или воспользоваться ею в своих интересах. И обрести экономическую независимость.
Инженеру сделалось не по себе. Но только до тех пор, пока в его кровь не всосались очередные пол-литра «Клипдрифта». После этого решение пришло само.
Инженер обладал чувством времени. И понял, что оно на исходе. Пора всерьез поговорить с моссадовцами А и Б.
– Ты,
Энгелбрехт ван дер Вестхёйзен понимал, что его миссия близится к концу: страну вот-вот захватит АНК и дальнейшего карьерного роста не предвидится. Так что пора свести дебет с кредитом, пока еще есть что сводить.
Моссадовцы А и Б явились в кабинет инженера. Номбеко встала в тот же угол, куда инженер помещал ее всякий раз, когда его начинало припекать.
Инженер ван дер Вестхёйзен понизил голос:
– Ну что, еврей номер один и еврей номер два, – наше вам шалом! Не желаете ли угоститься утренним коньячком? Ты,
Номбеко шепнула агентам, что может принести и воды, если это устроит их больше. Это устроило их больше.
Инженер ван дер Вестхёйзен выложил все как есть: что в жизни ему всегда сопутствовало везенье и что нынче оно подбросило ему в подол атомное оружие, о существовании которого никто не знает и которого никто не хватится. По-хорошему, сказал инженер, стоило бы оставить бомбу при себе и отправить ее прямиком в президентский дворец, когда там обоснуется террорист Мандела, да только годы его уже не те, чтобы воевать в одиночку.
– Так что теперь я спрашиваю тебя, еврей А, и тебя, еврей Б, не желаете вы ли потолковать с вашим главным евреем в Иерусалиме на предмет прикупить одну такую мощненькую штучку? Со скидкой для своих, а? Хотя нет. Я хочу за нее тридцать миллионов долларов. По десять миллионов за мегатонну. Ваше здоровье! – сказал инженер, залпом выпил коньяк и с неудовольствием посмотрел на опустевшую бутылку.
Моссадовцы А и Б вежливо поблагодарили за предложение и обещали выяснить у руководства в Иерусалиме, как оно смотрит на такого рода сделку с господином Вестхёйзеном.
– Я не навязываюсь, – продолжал инженер. – Не устраивает вас – найдем других. Да и вообще, некогда мне тут с вами рассусоливать.
И, устремившись за коньяком, инженер покинул и кабинет, и научный центр. Оставив моссадовцев наедине с
– Прошу прощения, – обратилась она к израильтянам, – не кажется ли вам, что везенье инженера примерно сейчас и закончилась?
Она не добавила: «И мое тоже». Но подумала.
– Меня всегда восхищал ваш ум, мисс Номбеко, – сказал моссадовский агент А. – И я заранее признателен вам за понимание.
Он не добавил: «Что и для вас все тоже складывается не лучшим образом». Но подумал.